Бернар ВЕРБЕР «ИМПЕРИЯ АНГЕЛОВ». Читать онлайн книгу бесплатно и без регистрации. Главы с 120 по 150

120. ВЕНЕРА  Члены жюри голосуют. Я грызу сломанный ноготь. Жизнь бы отдала за сигарету, но правилами это запрещено. В этот момент решается моя судьба.



121. ИГОРЬ  Целюсь. Стреляю. Убиваю второго. Убиваю третьего. Четвертого. Хорошо работать под музыку! Я благодарю загнивающий Запад за то, что они придумали плееры. Образ мамаши колышется передо мной. Я целюсь не в сердце, а в голову. Каждый раз, когда думаю о матери, хочется нажать на курок.

122. ЖАК С более или менее длинными интервалами я нахожу в почтовом ящике ответы издателей. Первый считает сюжет слишком эксцентричным. Второй советует переписать произведение, выбрав в качестве героев кошек, поскольку «широкая читательская аудитория им больше симпатизирует».
Я смотрю на Мону Лизу II.
Можно ли написать роман о Моне Лизе, самой декадентской кошке Запада?
Третий предлагает издать роман за мой счет, за счет автора. Готов сделать скидку.

123. ВЕНЕРА Объявляют оценки. Они скорее строгие. Самая высокая в районе 5,4 из 10 баллов. Ну вот, теперь моя очередь. Члены жюри объявляют по очереди свои оценки: 4, 5, б, 5... На моем лице застывшая улыбка, но я в отчаянии. Если никто не оценит меня выше этих несчастных цифр, я пропала. Какая несправедливость! Ненавижу этих лицемерных людишек. К тому же девушка с самым лучшим на данный момент результатом полна целлюлита. Они что, этого не заметили?



124. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ

Идеосфера: идеи как живые существа. Они рождаются, растут, встречаются, размножаются, сталкиваются с другими идеями и в конце концов умирают.
А если у идей, как и у живых существ, есть собственная эволюция? Что, если у идей существует отбор, чтобы исключать слабых и воспроизводить сильных, как в дарвинизме? В книге «Случай и необходимость» Жак Моно в 1970 году выдвинул гипотезу, что идеи могут обладать автономией и, как органические существа, быть способными к воспроизводству и размножению.
В 1976 году Ричард Доукинс в «Эгоистическом гене» выдвигает концепцию «идеосферы».
Идеосфера является для мира идей тем же, чем биосфера для живых существ.
Доукинс пишет: «Когда вы сажаете плодотворную идею в мое сознание, вы паразитируете на моем мозгу, превращая его в средство распространения этой идеи». В подтверждение он приводит идею Бога, идею, которая однажды родилась и с тех пор постоянно развивалась и распространялась, подхваченная и усиленная словом, письменностью, потом музыкой, потом искусством. Священнослужители воспроизводили и интерпретировали ее таким образом, чтобы приспособить к месту и времени, в котором жили.
Однако идеи меняются быстрее живых существ. Например, концепция или идея коммунизма, родившись в мозгу Карла Маркса, за довольно короткое время распространилась на половину планеты. Она развивалась, менялась, и в конце концов сократилась до того, что ее придерживаются все меньше и меньше людей. Совсем как вымирающее животное.
В то же время, она заставила измениться идею «капитализма».
Наша цивилизация вырастает из борьбы идей в идеосфере.
Сейчас компьютеры намного убыстряют процесс изменения идей. Благодаря Интернету идея может быстрее распространиться в пространстве и времени, встретить своих соперниц и грабительниц.
Это замечательно для распространения хороших идей, но и для плохих тоже, поскольку понятие «идея» не включает в себя понятия «мораль».
Впрочем, в биологии эволюция также не подчиняется морали. Вот почему необходимо дважды подумать, прежде чем распространять идеи, «лежащие на поверхности». Ведь тогда они становятся сильнее, чем придумавшие и передавшие их люди.
Впрочем, это только идея...
Эдмонд Уэллс.
«Энциклопедия относительного и абсолютного знания», том 4



125. ЖАК

Четвертый издатель звонит по телефону. Советует проявлять настойчивость. «Литература требует большого жизненного опыта. Невозможно иметь его достаточно в восемнадцать с половиной лет», — говорит он.
Пятый упрекает за батальные сцены, которые не ценятся женщинами. Он напоминает, что большую часть читательской аудитории составляют женщины и девушки и что им больше нравятся романтические моменты. Почему бы не подумать о версии «Любовной истории у крыс»?
Я смотрю на них. Самец как раз спаривается с самкой. Он до крови кусает ее за шею, придавливает голову к полу и вцепляется когтями в зад. Бедняжка визжит от боли, но самца это, кажется, только еще больше возбуждает.
Любовная история у крыс? Вряд ли это реалистично...



126. ИГОРЬ

Пять. Шесть. Семь. Вот и десять, первый тур за мной. Я прикончил всех вражеских солдат, которые появились у меня в поле зрения. Полдень. Небо белое. Деревня дымится, и мухи слетаются на еще теплое мясо бойцов.
Враги мертвы, но и друзья тоже. Ни одного из наших не видно. Я рычу по-волчьи. Никакого ответа. Думаю, мне повезло. Наверное, есть кто-то там, наверху, на небе, кто меня защищает. Конечно, я быстрый, но все-таки я много раз чудом избежал того, чтобы наступить на мину или получить шальную пулю.
Да, наверняка у меня есть ангел-хранитель. Святой Игорь, спасибо.
Я знаю, что меня отправят в лагерь и определят в новое подразделения «волков», Мы снова будем выполнять миссии, похожие на эту. Воевать — это единственное, что я могу хорошо делать. Каждому свое. Я снова надеваю наушники и включаю «Ночь на Лысой горе».
Вдруг я слышу волчье рычание. Неужели настоящий волк?
Нет, это Станислас. Он прав, у него тоже должен быть ангел-хранитель.



127. ВЕНЕРА

Снова 5 балов из 10. Все решит голос последнего члена жюри, боксера.
10 из 10, — объявляет он.
Возможно ли это? Я не ослышалась?
Мой средний бал сразу подскакивает. Теперь у меня лучший показатель. Я на седьмом небе от радости, потом беру себя в руки. Еще не все девушки получили оценку. Меня могут обогнать.
Как в тумане, слышу оценки других девушек. Впереди, я по-прежнему впереди. Ну вот, все прошли. Никто не получил больше меня.
Я стала... я стала... Мисс Вселенная.
Я целую членов жюри. Меня снимают телекамеры. Вся страна смотрит на меня. Мне протягивают бутылку шампанского и я поливаю всех пенной струей под вспышки фотокамер.
Я победила!
Я говорю в микрофон:
Особенно я хочу поблагодарить мою маму, без которой я бы никогда не набралась смелости вступить на этот длинный путь к... совершенству.
В тот момент, когда я это говорю, я чувствую, что именно эти слова должны нравиться публике и телезрителям. Но, между нами говоря, если есть кто-то, кому я должна сказать спасибо, то это только самой себе.
Мои бывшие соперницы выходят на сцену поздравить меня. В зале мама плачет от радости, а Эстебан посылает воздушные поцелуи.
Потом начинается. Интервью, поздравления, фотографии. Я в зените.
Затем, на улице, люди узнают меня и просят автограф.
Совершенно обессиленная, я возвращаюсь в отель с Эстебаном, который любезен как никогда.
Я победила!



128. ЖАК

Я проиграл. Поражение по полной программе. Никто не хочет опубликовать моих «Крыс».
«Писатель — это не профессия, — говорит отец по телефону. — Спрашиваешь, знаю ли я! Я владелец книжного магазина, и я вижу, что продаются книги только уже знаменитых людей. Сперва стань знаменитым, а потом пиши свою книгу. Ты неверно подошел к решению проблемы».
Только Мона Лиза осталась рядом со мной в этом враждебном окружении. Она чувствует, что я обессилен, и начинает сомневаться в моей способности обеспечивать ее каждый день паштетом и сухим кормом.
Я ложусь спать. На следующий день начинаю работать в ресторане, потом перечитываю рукопись.
Крысы в клетке, кажется, смеются надо мной. Они меня раздражают. За кого они себя принимают? В конце концов, это просто крысы. Я спускаю их в канализацию. Пускай выкручиваются, как могут.
Мона Лиза одобряет меня довольным мурлыканием.
Я сажусь за компьютер. Нет больше волшебства. Нет ни малейшей надежды. У меня никогда ничего не получится. Плюнуть на все.



129. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ

КППВ: Человек находится в постоянной зависимости от других людей. Поскольку он считает себя счастливым, он не ставит это под сомнение. В детстве он считает нормальным, что его заставляют есть то, что он ненавидит. Ведь это семья. Взрослым он находит нормальным, что его унижает начальник. Ведь это работа. Женившись, он считает нормальным, что жена постоянно во всем его упрекает. Ведь это его супруга. В качестве гражданина он считает нормальным то, что правительство постоянно сокращает его покупательскую способность. Ведь это правительство, за которое он голосовал.
Он не только не замечает, что его попросту душат, но он борется за свою семью, свою работу, свою политическую систему, за большую часть своих тюрем как за формы «выражения своей индивидуальности».
Многие люди готовы зубами и ногтями драться за то, чтобы у них не отобрали их цепи. Поэтому мы, ангелы, должны иногда провоцировать то, что они там внизу называют «несчастьями», а мы наверху определяем как КППВ — «кризисы постановки под вопрос». КППВ могут иметь различные формы: несчастный случай, болезнь, распад семьи, профессиональные проблемы.
Эти кризисы наводят на смертных ужас, но, по крайней мере, хотя бы временно освобождают от зависимости. Очень скоро человек отправляется на поиски новой тюрьмы. Тот, кто развелся, спешит снова жениться. Потерявший работу соглашается на еще более унизительную. В то же время между тем моментом, когда произошел КППВ, и тем, когда смертный обрел новую тюрьму, он сможет насладиться коротким просветлением. Он сможет увидеть, что такое настоящая свобода. Даже если, как правило, это его скорее напугает.
Эдмонд Уэллс.
«Энциклопедия относительного и абсолютного знания», том 4



130. КОСМИЧЕСКИЙ ПОЛЕТ. ВОЗВРАЩЕНИЕ

Возвращение в Рай.
Как сильно развились мои клиенты за такое короткое время! Как будто они растут быстрее, когда за ними не наблюдают. Венера избавилась от анорексии и булимии и завоевала титул Мисс Вселенной. Тем лучше, во всяком случае, я собирался ей в этом помочь. Игорь вышел из тюрьмы и психиатрической больницы и стал героем войны. Только Жак тащится медленнее всех и не зарабатывает очки. То, что он так долго сидит, приклеившись к телевизору, не позволяет мне надеяться ни на что хорошее.
Эдмонд Уэллс появляется всегда в неподходящий момент. Он вздыхает:
Ты меня сильно разочаровываешь, Мишель. Я так на тебя надеялся, а ты портишь всю работу...
Я новенький, я только начинаю понимать, как функционируют люди.
Инструктор продолжает сомневаться.
Ах да, а эта маленькая прогулка в космос, это что?
Он знает. Я протестую:
Кроме Жака Немро, который всегда отставал, двое других клиентов очень хорошо себя чувствуют.
Мой бедный Мишель, — говорит Эдмонд Уэллс, — есть еще очень много вещей, которые я тебе должен объяснить. Ты заметил, что, когда приближаешься к Земле, встречаешь неприкаянные души?
Нет, ну... вообще-то... Значит, он в курсе и нашего визита к Пападопу-лосу.
Ты заметил, что этим неприкаянным душам гораздо легче заставить людей понять их, чем нам? Это как раз потому, что они совсем рядом со смертными.
Да... но.
Так вот, когда клиент произносит молитву, а ангел-хранитель ее не слышит, что, по-твоему, происходит?
...Им начинает заниматься неприкаянная душа.
Вот именно. И поверь мне, они очень рады, неприкаянные души, когда могут занять наше место.
Это настоящая зараза. Там, где ангел не выполняет свою работу, появляется неприкаянная душа. Что ты себе воображаешь, Мишель? Что Игорю и Венере повезло? Нет, они молились, и неприкаянные души тут же прибежали и сделали работу за тебя. Теперь они на них паразитируют.
Инструктор кажется сильно расстроенным.
Именно поэтому я всегда, когда могу, говорю людям: «Не вызывайте духов, не входите в транс, бегите от медиумов и всех тех, кто говорит, что вещает о потустороннем. Не молитесь как попало, не ищите своего ангела-хранителя. Он знает, где вас найти. Не пытайтесь углубляться в Буду, шаманизм или колдовство. Вы думаете, что манипулируете, а на самом деле манипулируют вами. За всякую помощь нужно платить».
Я читаю во взгляде учителя настоящее разочарование во мне.
Как же мне исправиться? Как завоевать прощение? — бормочу я.
Я в ответе за тебя, Мишель, — вздыхает Эдмонд Уэллс. — Поэтому, не найдя тебя, я засучил рукава.
Я избавил их от неприкаянных душ, которые так и вились вокруг. Они снова «депаразитированы». Но теперь берегись! Двое твоих «победителей» отныне уверены, что достаточно обратиться к тебе, и все наладится. Игорь даже называет тебя Святым Игорем, потому что уверен, что у каждого человека есть ангел, носящий его имя.
Левитируя, Эдмонд Уэллс поднимается.
Однажды наступит день, когда Игорь, Жак и Венера присоединятся здесь к тебе и посмотрят тебе в глаза. И для тебя этот момент будет ужасен, потому что тогда они поймут, кто ты такой. И тогда тебе придется держать перед ними ответ.
Пристыженный, я опускаю голову.
И еще одно. Не слушай плохих учеников. Не на них тебе нужно равняться. Не им придется в день взвешивания души объясняться с твоими клиентами.
Инструктор движением рукава показывает в направлении Рауля, который летает неподалеку.
К счастью, Мишель, вначале тебе достались хорошие души. Никто не обещает при следующем распределении такого хорошего набора. Как правило, только потерпев поражение с первыми клиентами и получив вторую порцию, ангелы начинают осознавать, как хорошо их обслужили в начале.
Я съеживаюсь. Под этим взглядом мне хотелось бы стать совсем маленьким.
Для смертного поражение означает реинкарнацию, — чеканит Уэллс. — Для ангела оно означает... новых клиентов.



131. ИГОРЬ. 18 ЛЕТ

Станисласа и меня награждают медалями. Полковник Дюкусков обнимает нас.
Теперь вы старшие сержанты.
Зал, заполненный военными в безупречных униформах, встает и аплодирует. Поднимают национальный флаг, начинает играть любимый гимн моей родины. Полковник Дюкусков шепчет на ухо:
Только вам двоим удалось остаться в живых после того, как вы сражались один против десяти. У вас есть секрет?
Я глубоко вздыхаю и не решаюсь признаться. Все-таки про своего ангела-хранителя я ему не скажу.
Я выжил со своей матерью, — говорю я.
Он понимающе улыбается.
И в этот момент я ликую, потому что мне восемнадцать, и я живой.



132. ВЕНЕРА. 18 ЛЕТ

Я в объятиях чемпиона мира по боксу в тяжелом весе, который входил в жюри. Мы занимаемся любовью. Это животное. Он пыхтит, как на ринге. Этот звук меня просто оглушает. Своими огромными лапами он распростер меня под собой, и я задыхаюсь. Сто двадцать килограммов мускулов, давящих вас и выпускающих пар. Это все равно что заниматься любовью с локомотивом или самосвалом. Никакой нежности.
А начиналось все хорошо. После моего избрания он позвонил и предложил встретиться. Я согласилась. Он подошел и просто покрыл меня комплиментами, как будто я и вправду самая красивая из всего конкурса. Потом все испортилось. Он напомнил, что я получила титул благодаря ему, давшему мне 10 очков из 10. Послушать его, я перед ним в долгу за свою победу! Ах, эти мужчины. Послушать их, так без них ничего невозможно достичь. Но я-то знаю, что если я победила, то только потому, что в нужный момент произнесла молитву. Я даже впервые почувствовала какое-то дружеское присутствие. Наверняка это мой ангел-хранитель.
Из вежливости я позволила ему дойти до конца. Потом он заснул, громко храпя, а я воспользовалась этим, чтобы уйти.
Я и вправду слишком уж любезна.



133. ЖАК. 18 ЛЕТ

Я пишу все меньше и меньше. Читаю все меньше и меньше. Иногда я по пять часов кряду бездельничаю перед телевизором, накрывшись пледом и посадив мурлыкающую кошку на колени. Я даже не смотрю какую-то специальную передачу. Переключаюсь с канала" на канал.
Работа официанта позволяет мне прожить. Во всяком случае, я стою не дорого. Я питаюсь обезвоженной лапшой, которая распухает, когда ее зальешь кипятком.
Мона Лиза в восторге от того, что я смотрю телевизор. Она уверена, что показала мне путь истинной мудрости.
Я уверен, что «Крысы» хорошая книга. Но раз издатели не способны это понять, то я как будто ничего и не написал. Так что не стоит ничего больше делать.
Учитывая скорость, с которой я толстею на лапше, я скоро превращусь в «человеческую Мону Лизу». От лени я не бреюсь и отращиваю бороду.
Продолжая переключаться с канал на канал, я понемногу опускаюсь по иерархии программ. От информации перехожу к фильмам, от фильмов к телефильмам, потом к сериалам, потом к ситкомам (дешевый сериал в одних и тех же интерьерах). И наконец, к этим чудовищным утренним играм в «эрудицию» , когда два соперника должны как можно быстрее ответить на идиотский вопрос типа: «Какую пищу предпочитают собаки?».
Я плевать хотел на собак, у меня кошка. Но я все-таки смотрю.
Я думаю, что смогу жить так еще лет сорок. Я на все наплевал. И все-таки однажды одна передача заставляет меня реагировать.
Это литературная передача. Двухнедельная литературная передача с рекомендациями. Обычно я ее игнорирую, но сегодня меня охватило какое-то болезненное влечение.
Ее тема — любовь. Первый приглашенный — старый актер, знавший свой звездный час. Он перебирает воспоминания и с кокетливой миной перечисляет актрис, которым, по его словам, он «оказал честь». Ведущий с такой же игривой улыбкой отпускает шуточки и фривольные намеки.
Второй приглашенный — молодой парень моего возраста. Огюст Мериньяк, объявляет ведущий. Красивый мальчик. Хорошо одет. Непринужденная улыбка. Он опубликовал автобиографический роман, героя которого как будто случайно зовут Огюст и особенностью которого является то, что все женщины от него без ума. Рассказав несколько непристойных анекдотов, Огюст Мериньяк объявляет, что он страстный поклонник любви и что это и есть смысл его произведения.
Третий персонаж — дама в бархатной маске, на пятнадцатисантиметровых каблуках, губы покрашены в ярко-красный цвет. Она заместительница хозяйки садо-мазохистского заведения, которое посещают многие известные люди, и поэтому не хочет показывать свое лицо. «Большинство клиентов — публичные люди, — говорит она. — Это политики, деятели шоу-бизнеса, крупные промышленники. Поскольку они терроризируют свое окружение, то обожают выступать в роли жертвы». Дама описывает пытки, которым она их подвергает. Она говорит, что пресытилась экстравагантными требованиями звезд.
Четвертый приглашенный — сексолог, который призван подвести итог с точки зрения науки. Люди движимы гормонами, уверяет он, и приводит несколько причудливых фантазмов, с которыми ему пришлось встретиться благодаря его профессии. Некий тип, чтобы достичь оргазма, должен был переодеться королевой Великобритании, какой-то женщине для этого требовалось десять различных партнеров. Он приводит случаи различных знаменитостей (которых предпочитает не называть по имени), которые не могли удовлетворить свою страсть без помощи животных, овощей или различных предметов, а также в самых странных местах.
Я выключаю телевизор, охваченный недомоганием. Ни одной истории, которая была бы придумана, ни одного вымышленного персонажа, ни малейшего напряженного ожидания. Вот почему мои крысы никому не интересны.



134. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ

О важности траура. В наши дни траур имеет тенденцию к исчезновению. После кончины семьи стремятся как можно скорее вернуться к своей обычной деятельности.
Исчезновение дорогого существа становится все менее и менее тяжелым событием. Черный цвет потерял свое исключительное значение как цвет траура. Стилисты сделали его модным из-за того, что он стройнит, и черный цвет стал шикарным.
Тем не менее отмечать конец живых существ крайне важно для психологического равновесия людей. В этой области только в обществах, считающихся примитивными, трауру уделяется должное внимание. На Мадагаскаре, когда умирает человек, не только вся деревня прекращает работу, чтобы принять участие в трауре, но даже проводятся две церемонии захоронения. Во время первых похорон тело закапывают в атмосфере общей грусти и благоговения. Позднее устраивается еще одна церемония похорон, за которой следует общий праздник. Это так называемое «переворачивание тела».
Таким образом, потеря дважды принимается.
Это касается не только кончины. Существуют также «события конца»: уйти с работы, расстаться со спутницей, поменять место проживания.
Траур в таких случаях является формальностью, которую многие считают бесполезной. Однако это не так. Важно отмечать жизненные этапы.
Каждый может придумать собственные траурные ритуалы. Это может быть самая простая вещь: сбрить усы или бороду, изменить прическу, изменить стиль одежды. А может быть и самая сумасшедшая: устроить огромный праздник, захмелеть до одурения, прыгауть с парашютом...
Когда траур совершен неправильно, не проходит чувство стесненности, как будто сорную траву не выпололи до конца.
Возможно, важность соблюдения траура нужно преподавать в школе. Это помогло бы многим избежать впоследствии длинных лет мучений.
Эдмонд Уэллс.
«Энциклопедия относительного и абсолютного знания», том 4



135. ЖАК. 21 ГОД

В ресторане коллега хочет вызвать полицию, потому что у одной из посетительниц нет денег, чтобы заплатить за завтрак.
Я внимательно разглядываю ее. Это тоненькая и хрупкая девушка, одетая во все черное. Она похожа на выпавшего из гнезда птенца. В руке у нее книга «Цветы для Алгернона» Дэни Кейса.
Я оплачиваю ее счет, подхожу и спрашиваю, о чем эта книга. Она благодарит и говорит, что я не должен был платить за нее. Потом соглашается рассказать о книге. Это история одного умственно отсталого человека, который мало-помалу обретает разум благодаря химиотерапии, уже опробованной на мыши, которую зовут Алгернон. Герой начинает рассказывать историю своей жизни и выздоровления первому встречному, и его мозг как бы начинает обнаруживать новые чувства. Он начинает лучше писать. Когда он еще был идиотом, то делал по орфографической ошибке в каждом слове и не пользовался пунктуацией. По мере лечения он заметно прогрессирует.
Девушка представляется. Ее зовут Гвендолин. Она добавляет, что, насколько ей известно, этот писатель, Дэни Кейс, больше ничего не написал. Но после такого шедевра он может умереть спокойно, он выполнил свою «миссию для человечества». Он осуществил то, для чего был рожден. Гвендолин считает, что у каждого есть задача, которую он должен решить, и только после этого он может умереть.
Я смотрю на нее. У нее сверкающие глаза миндалевидной формы и очень светлая кожа. Я говорю себе, что девушка, читающая фантастику, не может быть неинтересной. Кроме того, мне в ней нравится то, что она кажется еще больше потерянной, чем я сам.
Мы идем по улице. Она рассказывает, что она поэтесса-неудачница. Я отвечаю, что это хорошее совпадение, потому что я сам писатель-неудачник.
Гвендолин говорит, что мы здесь для того, чтобы страдать, и что люди учатся на своих ошибках.
Потом мы идем молча. Я беру ее ледяную руку и грею в своей. Она останавливается, пристально смотрит на меня взглядом маленькой потерявшейся мышки и говорит, что находит меня очень симпатичным, что хотела бы заняться со мной любовью, но что она сделала несчастными всех мужчин, с которыми была знакома.
Я буду первым исключением.
Я приношу несчастья, — вздыхает она.
Я не суеверный. И знаете почему? Потому что суеверность... приносит несчастье.
Она делает вид, что смеется, потом снова советует мне бежать от нее.
Через несколько недель эта маленькая брошенная мышь уже живет в моей студии. Гвендолин оказалась прекрасной хозяйкой. Проблема в том, что, когда мы занимаемся любовью, мне кажется, что она делает это только ради меня или чтобы отблагодарить за жилье.
Иногда она на меня смотрит своими огромными глазами и говорит: «Мне лучше уйти, я слишком тяжелая ноша для тебя». Тогда я пытаюсь ее успокоить. Покупаю ей разноцветные одежды. Долгое время носить только черное это немного монотонно. Она меряет вещи и больше их не надевает. Я веду ее в кино посмотреть фильмы Монти Питон. Она единственная в зале не смеется. Я рассказываю ей о «дзэн-телевидении», моей новой философии, основанной на полном отсутствии мыслей благодаря постоянному смотрению телевидения. Безрезультатно. Мона Лиза подходит к ней, чтобы она ее поласкала, но она лишь механически запускает руку ей в шерсть, думая о чем-то другом.
Вечером она забирается ко мне под одеяло, прикладывает ледышки ног к моим икрам и спрашивает, хочу ли я заняться любовью, таким тоном, каким спрашивают у контролера, нужно ли прокомпостировать билет, чтобы пройти через турникет, потом засыпает и громко храпит. Посреди ночи она начинает брыкаться, жестикулировать и сводить счеты с каким-то воображаемым врагом, обращаясь к нему с униженными просьбами.
Мона Лиза и я решаем принять вызов — спасти эту мадемуазель от депрессии во что бы то ни стало.
Она засыпает с сигаретой в кровати, и в моей уютной студии начинается пожар. Она оставляет краны в ванной открытыми, и мы затапливаем соседей снизу. Она забывает закрыть дверь на ключ, и незваные гости пользуются этим, чтобы унести мою стереосистему.
Каждый раз она рассыпается в извинениях, плачет навзрыд и, наконец, прижимается ко мне, повторяя: «Я ведь говорила тебе, что приношу несчастья». А я каждый раз отвечаю: «Да нет же, нет...»
Из-за Гвендолин у меня появляется желание переписать и улучшить «Крыс». Я должен победить ради нас обоих.
Я сталкиваю кошку на пол. Накрываю покрывалом телевизор, чтобы он немедленно перестал смеяться надо мной своим большим квадратным глазом. Усаживаюсь за машину по обработке текста и в тридцатый раз принимаюсь за роман о крысах с первой страницы.
Я должен поднять планку еще выше. Нужна интрига, которая привлечет внимание даже самых тупых издателей.
Новая идея: создать в центре сплетения канализационных труб место, где происходят загадочные и ужасные события, которые я не буду описывать. Больше всего возбуждает воображение то, что не показывается. Для каждого читателя в глубине сточных труб будет скрываться то, чего он больше всего боится.
Мона Лиза указывает мне кончиком мордочки, что я должен написать о зеркале. Описать сцену, в которой крыса видит свое отражение в зеркале. Ты все знаешь, моя Мона Лиза! Всегда буду тебя слушать. Здесь не моя планета, но ты с моей планеты. Возможно, я происхожу из небесного королевства кошек. У древних египтян кошки были священными животными, к которым относились как к богам.
Может быть, Мона Лиза — это муза, которую я всегда искал.
Я пишу всю ночь.



136. ИГОРЬ. 21 ГОД

Я старший сержант и командую подразделением «Волков». Из новобранцев я отобрал самых свирепых. Я втолковал им всю силу выражения «Быстрый или мертвый». Я придумал целую серию игр, чтобы развить их навыки скорости. Они могут жонглировать гранатами без чеки, могут увернуться от выпущенной в лицо стрелы. Они ставят руку на стол и бьют ножом между пальцев, соревнуясь между собой на скорость. Некоторые настолько ловки, что могут руками поймать дикого зайчонка. Я что-то пробудил в них. Зверя. Они говорят все меньше и меньше. Среди нас нет ни одного, кто посмел бы начать бесполезный интеллектуальный разговор.
Когда один «волк» обращается к другому, то лишь для того, чтобы предупредить: «Внимание, сзади». На самом деле даже слово «внимание» не произносится, просто «сзади». Мы говорим, только чтобы выжить. «Волки» повинуются каждому моему жесту. Я больше чем сержант, я вожак стаи.
Вместе мы выполнили много опасных операций. Они никогда не войдут в учебники истории, но могли бы занять достойное место в фильмах с моими кумирами, американскими звездами Сильвестром Сталлоне и Арнольдом Шварценеггером.
Станислас стал моей правой рукой. Он делает выволочку тем, кто не понимает меня с полуслова и не спешит выполнить приказ. Его действия очень эффективны. Если так будет продолжаться и дальше, скоро мы достигнем того, что не будем говорить совсем, как бы телепатически настроенные друг на друга.
Один тип мне сказал: «Я рад, что стал „волком“, потому что до этого мне ни в чем не везло». Я ответил, что людям, которым не везет, нечего делать в моей команде, и выгнал его.
Я думаю, в жизни есть три фактора: талант, удача, труд. Можно добиться успеха, обладая двумя из них. Труда и удачи может быть достаточно, если нет таланта. Талант плюс удача позволят обойтись без труда. Но в идеале лучше иметь все три. Поэтому я требую, чтобы «волки», в придачу к их природным данным, постоянно тренировались и регулярно следили за своей удачей.
Я рассказал им о своей теории. У каждого есть ангел-хранитель.
Когда дела плохи, нужно без колебаний обратиться к нему с молитвой. Станислас рассказал несколько историй о том, как ангел-хранитель спасал его. Думаю, что я тоже заложил в «волков» какие-то рудименты мистического сознания.
Наша стая сеет ужас. К тому же противник верит только в свое оборудование. Овцы думают, что их защитят радары, мины и новые автоматы, подаренные врагами России. Тупые наивные люди. Любой из моих «волков» голыми руками добьется больше результатов, чем вы и ваши электронные роботы. Потому что у нас есть ярость, а никакая машина ее иметь не может.
У меня на груди все больше медалей, а у нас в стране это что-то значит. Я потерял нескольких друзей, которые не были достаточно быстрыми в решающий момент и которые теперь мертвы. Это естественный отбор видов, как говорил Дарвин. Слабые исчезают быстрее.
Моя команда восхищается мной и меня уважает, но немного побаивается. Так хотелось бы, чтобы когда-нибудь кто-то меня полюбил. Я хотел бы, чтобы у меня была нормальная любовь с нормальной девушкой.
Для этого мне, возможно, нужно получить еще больше медалей. Медали производят на девушек впечатление.
Это произвело бы впечатление на Венеру. Я видел ее снимок в газете, в которую были завернуты боеприпасы. Ее вроде бы избрали Мисс Вселенной.



137. ВЕНЕРА. 21 ГОД

С тех пор как я стала Мисс Вселенная, меня требуют по всему миру для дефиле мод и съемок для модных журналов. У меня берут телеинтервью и спрашивают мнение обо всем на свете. Как если бы красота была признаком ума. Билли Уотс, агент, которого я должна была нанять, советует отвечать первое, что придет в голову. Поскольку я и так ничего не знаю, у меня нет выбора. И все получается. И даже очень хорошо. Кажется, людям нравится моя спонтанность. Я спросила, является ли тот факт, что я не знаю, о чем говорю, проблемой. Билли ответил, что, напротив, люди из народа «узнают себя», видя мою «непросвещенность». Ни с того ни с сего некоторые политики стали цитировать меня по поводу и без повода: «Как очень точно отметила Венера Шеридан...»
Меня это смешит. На меня, не имеющую высшего образования, ссылаются умники с гарвардскими дипломами. Эти политики больше не знают, что делать, чтобы казаться поближе к народу.
По поводу войны в Чечне я изрекла однажды мнение, что это «плохо», и это очень понравилось. В общем, мое мнение обычно складывается по мере того, как я отвечаю на вопросы. Сперва я высказываю свое мнение спонтанно, а потом начинаю думать над вопросом. Это может показаться глупым, но это работает. Таким образом я обнаружила, что я против войны, и вообще против насилия, против загрязнения окружающей среды, против бедности, против болезней.
Я решительно против всего, что глупо, зло и некрасиво. Я готова подписать любые петиции, направленные против этого.
Что касается детенышей морских котиков, то тут нужно подумать. Если их слишком уж защищать, это может разорить эскимосов, живущих за счет охоты на них. В отношении разрешения слабых наркотиков, запрета ношения оружия и отмены смертной казни мне необходимо также поразмышлять. Я еще не разобралась в деталях, кто в этих областях хороший, а кто плохой, но обещала скоро вынести свой вердикт. Одна журналистка спросила меня, за кого из кандидатов, республиканца или демократа, я буду голосовать на выборах. Я ответила: «За того, кто лучше одевается». Это тоже понравилось. Журналисты сказали, что мою ремарку нужно понимать в третьей степени. По телевидению проиллюстрировали мое высказывание фотографиями тиранов стран Третьего мира. Была нетрудно заметить, что все они очень плохо одеты.
Я живу в шикарном лофте в дорогом квартале и вижу маму не чаще раза в неделю. У нее немного едет крыша. Она слишком много пьет и слишком часто меняет компаньонов. Я тоже увеличила число любовных приключений, но научилась не очень расходовать себя на них. Мне нравится играть с любовниками.
Вначале я чувствовала себя обязанной найти какое-нибудь правдоподобное объяснение типа: «Я полюбила другого» или «Не выношу твоих друзей». Теперь я себя даже этим не затрудняю. Мне достаточно бросить недовольное: «Надоел ты мне».
Единственной маленькой тенью в этой радужной картине является то, что у меня все чаще и чаще мигрень. Я была у нескольких врачей, но никто не смог мне помочь. Они не понимают, что со мной.
Я все больше курю. Это немного уменьшает головную боль. Чтобы заснуть, мне нужно все больше и больше снотворного.
Кризисы сомнамбулизма перемежаются кризисами мигрени. Что бы там ни было, я продолжаю верить в сны.
Звонок по телефону. Билли Уотс объявляет, что я была права, предчувствовав свое избрание лицом известнейшей марки духов. Намечается контракт века. Я подпрыгиваю от радости. Если подписание контракта состоится, я спокойна до конца своих дней. Но Билли добавляет в бочку меда ложку дегтя. Он сообщает, что Синтия Корнуэлл тоже рассматривается в качестве возможной кандидатки. Я в бешенстве. Синтия моя главная соперница. Она тоже чернокожая. Такого же роста. Тоже частично переделана. У нее похожая на мою улыбка. И... и она моложе меня. Ей только семнадцать лет, и это может склонить чашу весов. Билли Уотс тем не менее утверждает, что все будет хорошо. Его медиум по имени Людивин сказала, что выберут меня.
Что до меня, то я хотела бы верить медиумам, но не фирмам, производящим косметику. Я знакома со стариками, управляющими этими предприятиями. Они всегда отдают предпочтение молодости. Я знаю, что они предпочтут Синтию. К тому же меня уже столько видели в средствах массовой информации, что в двадцать один год я выгляжу как что-то уже состоявшееся, а преимущество Синтии в том, что она выступает в роли претендентки.
Я произношу молитву. Если там наверху что-то есть, если у меня действительно есть ангел-хранитель, я хочу... Я ХОЧУ, ЧТОБЫ ЭТА ДРЯНЬ ИЗУРОДОВАЛАСЬ.



138. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ

Тирания левого полушария мозга. Если разъединить два полушария и показать юмористический рисунок левому глазу (соответствующему правому полушарию), в то время как правый глаз (соответствующий левому полушарию) ничего не видит, то человек будет смеяться. Но если у него спросить, почему он смеется, то, поскольку левое полушарие ничего не знает о шутке, он придумает объяснение своему поведению и скажет, например: «Потому что рубашка экспериментатора белая, а это очень смешной цвет».
Таким образом, левое полушарие придумывает логику поведения, потому что оно не может себе представить смех без причины или из-за чего-то, что ему не известно. Больше того: после вопроса оба полушария будут уверены в том, что человек смеялся из-за белого цвета рубашки, и оба забудут про рисунок, представленный правому.
Во время сна левое полушарие оставляет правое в покое. И последнее начинает прокручивать свой внутренний фильм: персонажи с меняющимися по ходу действия лицами, немыслимые, нереальные места, бредовые фразы, внезапно прерывающиеся интриги и так же внезапно начинающиеся другие, никак не связанные между собой, без начала и конца. С пробуждением, однако, левое полушарие восстанавливает свое господство и расшифровывает воспоминания о сне так, что они приобретают какую-то связность (единство времени, места и действия) и по мере того, как день клонится к закату, становятся вполне «логичными».
На самом деле даже в состоянии бодрствования мы постоянно находимся в процессе восприятия непонятной информации, поставляемой левым полушарием. Эта его тирания, однако, трудно выносима. Некоторые начинают пить или употреблять наркотики, чтобы ускользнуть от вездесущей рациональности половинки мозга. Используя в качестве предлога химическую интоксикацию органов чувств, правое полушарие, избавленное от своего постоянного переводчика, позволяет себе выражаться более свободно.
Окружающие скажут о таком человеке: он бредит, У него галлюцинации. А он всего лишь избавился от господства левого полушария.
Даже безо всякой химической помощи достаточно позволить себе предположить, что мир может быть непонятен, чтобы получать напрямую «необработанную» правым полушарием информацию. Возвращаясь к приведенному в начале примеру, если мы сможем принимать то, что правое полушарие выражается свободно, мы узнаем первую шутку. Ту, которая нас действительно рассмешила.
Эдмонд Уэллс.
«Энциклопедия относительного и абсолютного знания», том 4



139. ИГОРЬ. 21 С ПОЛОВИНОЙ ГОД


Я хорошо выполняю свою работу. Мои «волки» свирепствуют по всей местности. Мы с боем берем вражеские позиции, причем с очень небольшими потерями. Однажды на фронт приезжает полковник Дю-кусков. У него радостный вид. Он берет меня за плечи и говорит без обиняков:
У меня очень хорошая новость.
Я говорю себе, что это должны быть новые «Калашниковы» . С тех пор как нам пообещали заменить старое вооружение, я только это представляю себе как хорошую новость. Я уже знаю, кому поручу испытать новое оружие.
Война окончена.
Я перестаю дышать. Он повторяет:
Мир.
Я с трудом выговариваю:
Мир...
Так, значит, эти продажные твари в Кремле, поддавшись давлению преступных американских капиталистов, решили подписать соглашение с представителями чеченских войск. Это худшая вещь, которую я мог услышать. Я хотел бы, чтобы этот момент никогда не наступил. Мир. МИР?!! Когда мы уже почти победили? Я не осмеливаюсь спросить, почему они опустили руки. Я не осмеливаюсь сказать, что, возможно, в эту самую минуту мои «волки» штурмом взяли стратегически важный объект. Я не осмеливаюсь упоминать о всех зверствах, совершенных чеченами, о детях, которых они использовали как живой щит, о пытках, которым подвергали взятых в плен. И это с ними мы будет мириться? Я спрашиваю с маленькой долей надежды:
Это... это шутка?
Он удивлен.
Нет. Это официально. Соглашение подписано вчера.
У меня предобморочное состояние.
Дюкусков думает, что меня переполняет радость. Он поддерживает меня под руку. Возможно ли, чтобы люди так заблуждались? Чтобы они не отдавали себе отчета? Мы были в сантиметре от победы! Мы бы победили! И вот... мы ведем переговоры. Переговоры о чем? О праве все потерять!
Что теперь будет со мной?
Я покидаю лес, открытые просторы, свою стаю. Я сдаю униформу, ботинки, оружие. С конвоем возвращаюсь в Москву и погружаюсь в мир геометрических линий города.
Чингис-хан, кажется, ненавидел города. Он говорил, что сам факт, когда люди скучены на небольшой территории, окруженной стенами, приводит к помешательству рассудка, накоплению нечистот, распространению болезней и ограниченности мышления. Чингис-хан разрушил столько городов, сколько смог, но последнее слово осталось за горожанами.
Я возвращаюсь к гражданской жизни. Мне нужно найти жилье, а я даже не знаю, как заполнить бумаги. Я снимаю крошечную квартирку. Уродливую, шумную и дорогую. Все соседи на меня косо посматривают. У меня ностальгия по стоянкам под открытым небом. Где мои деревья? Где мои " волки " ? Где мой чистый воздух?
Я чувствую себя неуклюже в гражданской одеж-Де, непривлекательной и неудобной. Брюки, майка и свитер. Карманов мало, а отвороты слишком мягкие, чтобы повесить медали.
Мне сложно стать частью гражданского общества. На войне нужно было только драться, чтобы получить то, что хочешь. Здесь же царит только одно правило: деньги. Платить, за все нужно платить.
Я думал, мне помогут боевые заслуги, но они только мешают. Тыловые крысы опасаются ветеранов войны. Я снова и снова смотрю по видео фильмы со Сталлоне и Шварценеггером и пью водку до тех пор, пока не засыпаю. Скорей бы мы объявили войну Западу. Я более чем готов.
Звонит почтальон. Он принес мое первое пособие уволенного в запас. Я считаю купюры. Пособие «спасителя отечества» равно половине зарплаты продавца хот-догов!
Я имею право на большее. Я хочу иметь больше денег. Я хочу большую квартиру. Я хочу дачу за городом, как у важных чиновников. Я хочу дорогой лимузин. Я достаточно страдал, теперь я хочу быть богатым.
Эй, наверху! Ангел-хранитель, если ты меня слышишь: Я ХОЧУ БЫТЬ БОГАТЫМ.



140. МОЛИТВЫ

Я протираю глаза. Наблюдение за жизнью клиентов забирает у меня все силы. Меня нервирует, что они не понимают снов, которые я им отправляю. Меня расстраивает, что они не видят отправленных мной знаков. Меня приводит в отчаяние, что они не слышат направленных мной интуитивных побуждений. Мне осточертело. Я хочу быть хорошим учеником, но, чтобы было желание продолжать, необходим хотя бы минимальный результат. Я отправляюсь на поиски Эдмонда Уэллса.
Я знаю, что основной обязанностью ангелов является выполнять желание клиентов, но желания моих трудновыполнимы, — говорю я учителю.
— Как мечтает только о том, как бы найти издателя своей бредятины про крыс.
Дай ему то, что он хочет.
Игорь. Он хочет быть богатым. Сделать так, чтобы он выиграл в лото?
Выигрыш в лото ему не поможет. Он станет еще несчастнее. Его будут окружать только люди, привлеченные богатством. Недостаточно хотеть быть богатым, необходимо быть способным справляться со своим богатством. Он не готов. Сделай его богатым, но постепенно, не как в лото. Следующий клиент.
Венера хочет, чтобы ее соперница, другая чернокожая и более молодая манекенщица, была бы... изуродована!
Выполни ее желание, — холодно говорит учитель. Мне кажется, что он меня не расслышал.
Но мне казалось, что мы здесь для того, чтобы делать людям только хорошее.
Ты должен в первую очередь удовлетворять желания клиентов. Если они хотят делать глупости, это их свободный выбор. Уважай его. Эдмонд Уэллс приглашает меня немного полетать над Раем.
Я понимаю твои затруднения, Мишель. Задача ангела непроста. Люди имеют ничтожные и смехо творные желания. Мне иногда кажется, что они боятся быть счастливыми. Все их проблемы можно выразить одной фразой: «Они не хотят создавать собственное счастье, они хотят только уменьшить несчастье».
Я повторяю это про себя, чтобы как следует уловить значение. «Они не хотят создавать собственное счастье, они хотят только уменьшить несчастье...»
Эдмонд Уэллс продолжает:
— Все, чего они хотят, это меньше страдать от зубной боли, чтобы дети, которых так хотели, перестали кричать, когда они смотрят телевизор, и чтобы теща перестала приходить по воскресеньям и портить праздничный обед. Если бы они только могли себе представить, что мы им можем дать! В том, что касается бедной Синтии Корнуэлл, соперницы Венеры, тебе необходимо обсудить с ее ангелом-хранителем будущую аварию. Но это не должно стать проблемой, потому что в качестве страдалицы его клиентка получит дополнительные очки. И последнее, на что я хотел бы обратить твое внимание, Мишель. Не знаю, заметил ли ты, но... рычаги воздействия на клиентов изменились. Игорь обращал внимание на знаки, а теперь больше на интуицию. Венера учитывала свои сны, а сейчас интересуется медиумами. Что касается Жака, на которого раньше можно было влиять в основном через кошку, то теперь он более чувствителен к воспоминаниям о снах.



141. ЖАК. 22 ГОДА

Мне приснился кошмар. Сперва был плачущий волк. Потом девочка, превращающаяся в воздушный шар. А потом девочка-воздушный шар поднималась ( над землей все выше и выше. Волк смотрел на нее и начинал очень грустно выть. Еще была птица без крыльев, которая била клювом в стенку девочки-воздушного шара, чтобы та спустилась, но стенка была слишком прочной. Тогда птица без крыльев поворачивалась ко мне и просила что-то. Она говорила: «Говорить о смерти». «Говорить о смерти».
Волк продолжал выть. Птица била клювом в девочку. А я проснулся и обнаружил, что Гвендолин снова брыкается и бьет меня ногами.
Ей тоже снился сон. Она говорила: «Нужно, чтобы это прекратилось». А потом, как будто отвечая кому-то: «Нет, не я, не это». Или: «Поверьте мне, так ничего не выйдет», и снова брыкалась, как будто отбивалась от кого-то.
Внезапно я получаю удар лапой. Это Мона Лиза. Она тоже шевелится во сне. Движет зрачками под закрытыми веками, вытягивает лапы с выпущенными когтями, хочет кого-то схватить. Мне кажется нормальным, что люди тоскуют. Но то, что кошке тоже снятся кошмары, мне вдруг кажется ужасным.
В приемной у ветеринара полно народа. Рядом со мной человек с такой же жирной кошкой.
— Чем она страдает?
— Близорукостью. Медор садится все ближе и ближе к телевизору.
— Вашего кота зовут Медор?
— Да, потому что он ведет себя как покорная собака. Никакой независимости. Только позовешь, прибегает. Вот, близоруким стал. Наверное, придется надеть ему очки.
— Наверняка это общая мутация вида. Моя кошка тоже смотрит телевизор со все более близкого расстояния.
— В конце концов, если этот ветеринар ничем не поможет, я пойду к ветеринару-окулисту, а если он тоже не найдет решения проблемы, пойду к ветеринару-психоаналитику.
Мы вместе смеемся.
— А ваша кошка чем страдает?
— Моне Лизе снятся кошмары. Она все время нервничает.
— Даже не будучи ветеринаром, — говорит мужчина, — могу вам дать совет. Кошка часто выступает Катарсисом своего хозяина. Она живет вашими страданиями. Успокойтесь, и она тоже успокоится. Вы сами весь как комок нервов. А если не будет получаться, заведите детей. Это развлечет кошку.
Мы ждем. Перед нами еще с десяток посетителей, и есть время поболтать. Он представляется:
— Рене.
— Жак.
Он спрашивает, кем я работаю. Официантом в ресторане, говорю я. Он оказывается издателем. Я не осмеливаюсь заговорить о своей книге.
— Очередь так медленно идет, — замечает он. — Вы в шахматы играете? У меня в портфеле дорожные шахматы.
— Давайте сыграем.
Я быстро понимаю, что могу его без труда обыграть, но мне на ум приходит совет Мартин. Настоящая победа никогда не должна быть слишком явной, ее нужно добиваться. Поэтому я усмиряю свой бойцовский пыл и устраиваю таким образом, чтобы наши позиции сблизились. Отказавшись взять верх, смогу ли я отказаться от победы? Некоторые поражения, возможно, представляют интерес. Я позволяю ему победить. Он мне ставит мат.
— Я всего лишь любитель, — радуется Рене. — Был момент, когда я подумал, что проиграл.
Я принимаю раздосадованный вид.
— А я в один момент думал, что выиграю.
Теперь, как по волшебству, я больше не боюсь заговорить о своей книге.
— Я тоже не только официант, в свободное время я пишу.
Он смотрит на меня с жалостью.
— Я знаю. Сегодня все пишут. У одного француза из трех есть рукопись, ждущая своего часа. Вы отправляли свою издателям и вам отказали, так?
— Везде.
— Это нормально. Профессиональные читатели за мизерную сумму составляют краткую рецензию на рукопись. Чтобы сделать эту работу прибыльной, они читают в день до десятка книг. Как правило, они останавливаются странице на шестой, потому что большинство текстов очень скучны. Нужно иметь огромное везение, чтобы попасть на читателя-энтузиаста. Собеседник открывает мне новые горизонты.
— Я не знал, что все происходит именно так.
— Чаще всего они ограничиваются аннотацией, а также количеством орфографических ошибок в первых строках. Ах, французская орфография! Все эти двойные согласные, вы знаете, откуда они?
— По-моему, от греческой или латинской этимологии.
— Не только, — просвещает издатель. — В средние века монахам-переписчикам книг платили за количество букв в переписанных манускриптах. Поэтому они договорились между собой, чтобы удваивать согласные. Именно поэтому в слове «difficile» два "?", а в слове «developper» два "р". И мы продолжаем свято следовать этой традиции, как если бы речь шла о национальном достоянии, а не о монашеских проделках.
Подходит его очередь. Он протягивает мне визитную карточку на имя Рене Шарбонье.
— Так пришлите мне вашу рукопись. Обещаю прочесть больше шести строк и честно сказать свое мнение. Но все-таки не стройте себе иллюзий.
На следующий день я отвожу рукопись по указанному адресу. Еще через день Рене Шарбонье сообщает мне, что готов ее напечатать. Я так счастлив, что с трудом верю в это. Значит, мои усилия будут все-таки вознаграждены! Значит, все было не напрасно!
Я сообщаю радостную новость Гвендолин. Мы отмечаем это событие с шампанским. Я чувствую себя так, как будто освободился от тяжелой ноши. Мне необходимо вернуться на землю. К своим старым привычкам. Я подписываю контракт и стараюсь забыть свою радость, чтобы сконцентрироваться на том, как лучше защитить собственный труд.
На деньги от контракта я приобретаю для Гвен, Моны Лизы и себя самого то, о чем мы долго мечтали: кабельное телевидение. Чтобы избавиться от возбужденности, я усаживаюсь перед экраном, который меня так успокаивает. Я включаю американский круглосуточный информационный канал, главным ведущим которого является некий Крис Петтерс. Это новое лицо немедленно внушает мне доверие. Как будто он член семьи.
— Иди сюда, Гвендолин, посмотрим телек, это помогает избавиться от мыслей.
Из кухни, где, как я слышу, она насыпает кошке корм, не следует ответа.
Крис Петтерс уже объявляет последние новости. Война в Кашмире с угрозой применения атомного оружия. Новое пакистанское правительство, сформированное после недавнего военного путча, заявило, что, поскольку ему больше нечего терять, оно намерено отомстить за честь всех пакистанцев и раздавить позорную Индию. Новая мода: все больше студентов выставляют собственные акции на бирже, чтобы акционеры оплатили их учебу. Затем они расплачиваются в зависимости от собственного успеха. В джунглях Амазонки племя Ува решило совершить коллективное самоубийство, если на их священной территории будет продолжаться разведка нефти. Они считают нефть кровью Земли...
Новое преступление серийного убийцы, душащего свои жертвы шнурком. На этот раз он убил знаменитую актрису и топ-модель Софи Донахью. Он сделал это таким образом...
— Гвендолин, иди посмотри телевизор!
Гвендолин подходит с грустным выражением на лице. Она вяжет.
— Плевать мне.
— Что случилось? — говорю я, усаживая ее на колени и гладя ей волосы, как я глажу кошку.
— Тебя вот напечатали. А меня никогда не напечатают.



142. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ

Мазохизм. В основе мазохизма лежит страх болезненного события. Человек испытывает страх, поскольку не знает, когда наступит это испытание и насколько болезненным оно будет. Мазохист понял, что одним из средств борьбы со страхом является провокация пугающего события. Таким образом, он знает хотя бы, когда и как это произойдет. Вызывая сам это событие, мазохист думает, что руководит своей судьбой.
Чем больше боли причиняет себе мазохист, тем меньше он боится жизни. Ведь он знает, что другие не смогут причинить ему столько боли, сколько он причиняет сам себе. Ему больше нечего бояться, потому что он сам свой худший враг.
Этот контроль над собой позволяет ему затем легче контролировать других.
Поэтому неудивительно, что большое число руководителей и вообще людей, облеченных властью, в личной жизни проявляют более или менее выраженные мазохистские наклонности.
Однако за все надо платить. В силу того что мазохист связывает понятие страдания с понятием управления своей судьбой, он становится антигедонистом. Он не хочет больше никаких удовольствий, он лишь ищет новые, все более жесткие и болезненные испытания. Это может превратиться в настоящий наркотик.
Эдмонд Уэллс.
«Энциклопедия относительного и абсолютного знания», том 4



143. ИГОРЬ. 22 ГОДА

У меня мало денег? Ну что ж, нужно только взять их там, где они есть. Я становлюсь вором. А что мне терять? В худшем случае окажусь в тюрьме, где, возможно, встречу многих своих «волков». Станислас становится моим подельником. Мы используем то же оборудование, что на войне. После огнемета Станислас осваивает газовый резак. Никакой замок, никакой сейф перед ним не может устоять. У воров существует священный час: четыре с четвертью утра. В это время на улице нет машин. Последние гуляки уже легли спать, а первые труженики еще не проснулись. В четыре с четвертью проспекты пустынны.
Днем мы проводим разведку, а в четверть пятого приступаем к действию. Как и на войне, нужны план и стратегия.
Мы проникаем в богатый особняк на севере города. Станислас берет со столика портрет и говорит:
— Эй, Игорь, гляди-ка, этот тип с усиками, как велосипедный руль, не тот же самый, что на твоем медальоне?
Я подскакиваю. Сравниваю фотографии и вижу, что никаких сомнений быть не может. Те же усики. Тот же надменный вид. Тот же хитрый взгляд. Мы проникли в дом... моего отца. Я внимательно осматриваю его. Роюсь в ящиках. Обнаруживаю документы и семейные фотоальбомы, подтверждающие, что мой родитель стал богатым и важным человеком, что у него несколько домов, много друзей и что он знаком с сильными мира сего.
Он бросил мать, когда она была беременна мной, но не перестал размножаться. В особняке несколько детских комнат!
Охваченный яростью, я хватаю газовый резак и жгу одну за другой игрушки в детских комнатах. Они должны были быть моими. Они мне должны были приносить радость в детстве. У меня их не было, не будет и у других.
Затем я падаю на диван, опустошенный такой несправедливостью.
— Сперва мир, теперь встреча с папашей, это уж слишком!
— Держи это, выпей. Это пройдет, пройдет, — говорит Станислас, протягивая мне бутылку американского виски.
Мы вдребезги разбиваем все в доме папаши. Мебель, посуду, все. Теперь будет знать, что я существую. Чтобы отметить побоище, мы выпиваем еще и наконец засыпаем на выпотрошенных матрасах. Утром нас будят менты и отвозят в отделение. Начальник отделения, сидящий за столом, выглядит очень молодо. Наверное, блатной. Его лицо мне знакомо. Ваня. Он не сильно изменился после детдома. Он встает и тут же заявляет, что очень зол на меня. Мир перевернулся. Он на меня злится, вероятно, за то зло, что мне причинил, а я ему не ответил тем же.
— Прости меня, — говорю я, как будто обращаюсь к дебилу.
— Ага, наконец-то! — говорит он. — Я всегда хотел это услышать от тебя. Ты знаешь, ты причинил мне столько страданий! Я долго думал о тебе после того, как мы расстались.
Мне хочется сказать: «А я тебя сразу выкинул из головы», но я молчу.
Его лицо приобретает незнакомое мне притворное выражение.
— Уверен, что ты думаешь, будто это я действовал неправильно.
Главное — не отвечать на провокацию.
— Ты ведь так думал, да? Признаешься?
Если я отвечу «да», это его разозлит, если «нет», тоже. Молчать. Это лучший выбор. На самом деле он не знает, как ко мне подступиться. Охваченный сомнениями, он принимает мое молчание за согласие и говорит, что принимает мои извинения и что он не злопамятен и готов нам помочь в деле со взломом особняка. У него даже достаточно полномочий, чтобы замять все это дело.
— Но, — говорит он, — внимание! Больше не играйте в воров. Малейший рецидив, и пойдете на кичу.
Я жму ему руку и выдавливаю из себя самое нейтральное «спасибо». Чао.
— И еще одно, — говорит Ваня.
— Да, что?..
Я стою неподвижно и стоически ожидаю, что цена его прощения не возрастет.
— Хочу задать тебе один вопрос, Игорь...
— Задавай...
— Почему ты мне никогда не набил морду?
Здесь нужно сохранить самообладание. Не раздражаться. Главное не раздражаться. Рука начинает дрожать. Мысленно я представляю себе, как его маленькое пронырливое лицо разбивает мой мощный кулак с крепкими фалангами. Я чувствую в руке силу удара, который мог бы нанести. Но я зрелый человек. Я всегда говорил «волкам»: «Не будьте быками, которые бросаются на красную тряпку. Не позволяйте эмоциям преобладать над собой. Вы, а не противник решаете, где и когда ударить».
Ваня — начальник отделения милиции, кругом его вооруженные сотрудники, со всеми мне не справиться. К тому же если он захочет пришить меня, то может приказать сделать это одному из своих подчиненных. Я не собираюсь все терять из-за Вани. Я еще раз окажу ему великую честь. Я выдержал мать, выдержал холод, болезни, центр нервно-сенсорной изоляции, пули и снаряды. Я не собираюсь умирать в отделении милиции из-за обидчивости.
Я произношу, не оборачиваясь:
— Ну... Не знаю. Может, потому, что люблю тебя, несмотря ни на что, — говорю я, через силу заставляя себя произнести эти слова.
Дышать. Дышать ровно. Легче атаковать чеченские позиции, чем заставить себя не размазать по стенке бывшего друга. Ну, еще одна фраза:
— Рад был повидаться, Ваня. Пока.
— Я люблю тебя, Игорь, — заявляет он.
Я не оборачиваюсь.
— Что будем теперь делать? — спрашивает Станислас.
— Будем играть в карты.
И вместе со Станисласом я начинаю посещать все места в городе, где играют в покер. Я быстро восстанавливаю старые навыки. Расшифровывать выражения лиц и движения рук, отличать фальшивые от настоящих, самому посылать ложные знаки... Это как логическое продолжение моих боевых подвигов.
Вскоре мой стиль игры улучшается. Мне уже не нужно следить за малейшими движениями, я догадываюсь об игре противников, даже не глядя на них. Как если бы они излучали флюиды удачи или неудачи сквозь густой сигаретный дым. Я стремлюсь настроиться на что-то очень тонкое. Как будто существует проникающая через все волна, которая дает мне необходимую информацию. Иногда я могу ее чувствовать, и тогда я знаю расклад карт практически всех игроков.
Благодаря покеру я зарабатываю гораздо больше боевых трофеев, чем приносили наши ограбления. По крайней мере, не нужно прибегать к помощи скупщиков. И доходы скрывать мне не нужно.
Я выигрываю и богатею.
Я играю со все более изощренными противниками, но они не были на войне. У них недостаточно крепкие нервы, а страх проиграть делает их такими предсказуемыми... Когда ставки растут, они становятся как загнанные звери. Они больше не думают, они молятся. Они трут амулеты и ладанки, призывают ангелов-хранителей и богов. Они трогательны. Как бараны, которых ведут на бойню.
Растущая известность дает мне доступ на частные вечеринки, которые посещают богатые и обладающие властью люди. Я узнаю, что на них бывает и мой отец, и прилагаю все для того, чтобы оказаться с ним за одним столом.
Вот и он.
Долго я ждал этой минуты. Его лицо скрывает шляпа. Нас не представляют друг другу. В этом роскошном салоне, где со стен сурово смотрят портреты предков, я устраиваюсь в кресле, обитом вышивными узорами, под ярко освещающим центр стола светом. Ставки огромны, но благодаря предыдущим выигрышам, у меня достаточно боеприпасов. Один за другим игроки покидают стол после того, как их горы жетонов иссякают, и я остаюсь один с отцом. Он хорошо играет.
Я настраиваюсь на пересекающую все волну.
— Сколько поменять? — спрашивает крупье после сдачи.
— Три.
— Вам?
— Не надо, — говорит отец, не глядя на меня и демонстрируя лишь верх шляпы.
Мне надо задать ему столько вопросов, я хотел бы знать, зачем он меня породил, почему он нас бросил и особенно почему он никогда не пытался меня найти.
Мы поднимаем ставки.
— Пятьдесят.
— Пятьдесят и поднимаю на сто.
Я недостаточно сконцентрирован. Наказание незамедлительно. Банк растет, и я проигрываю. Отец остается непроницаемым. Он даже не взглянул на меня. Мне хочется сказать ему: «Я твой сын», но я сдерживаюсь. Еще игра, и снова проигрыш. Он способный игрок. Я понимаю, что сила в покере пришла ко мне не только от уроков Василия, она была и в моих генах. Отец настоящий хамелеон. Ограбление дома, судя по всему, на нем совершенно не отразилось.
— Сколько поменять?
... — Две Та же ошибка. То же наказание.
Новая раздача. Я учащенно дышу. Сейчас или никогда. Я решаю пустить в ход абсолютное оружие, последнюю стратегию Василия. Я не смотрю свои карты, даже не бросаю ни них ни единого взгляда, и объявляю:
— Не меняю.
Он наконец зашевелился. Снял шляпу и обнажил копну седых волос. Я знаю, что сперва он подумал, не чокнутый ли я, и что теперь он задается вопросом, в чем состоит смысл моего маневра. Каковы бы ни были карты, он больше не владеет ситуацией. Теперь моя очередь.
Он меняет одну карту. Значит, у него две пары и он надеется на два плюс три.
Он берет карту и, не глядя, вставляет между своими, чтобы не показать, подошла она или нет. Знаков нет. Ни малейшего движения пальцев. Я настраиваю интуицию на нужную волну. Я чувствую, что у него нет фула.
— Какая ставка?
— Тысяча, — бросает отец, гладя в карты.
Он блефует. Хочет со мной покончить. Сразу ставит планку повыше, чтобы заставить меня сдаться. Но, учитывая, что мы играем партию, в которой я не знаю своих карт, это как раз тот момент, когда я не должен сдаваться. Я поднимаю ставку.
— Тысяча пятьдесят.
Крупье не может сдержаться и говорит:
— Э-э... Вы поднимаете ставку, даже не взглянув на карты и ни одной не поменяв?
— Тысяча пятьдесят.
— Две тысячи, — говорит отец.
— Две тысячи пятьдесят.
— Три тысячи.
Невозмутимо, несмотря на выступивший на спине пот, я продолжаю:
— Три тысячи пятьдесят.
Это становится крупной суммой даже для него. Он по-прежнему на меня ни разу не взглянул. Это, вероятно, его собственная стратегия. Заставить поверить, что ему даже не нужно смотреть на противника, чтобы его победить. Со все так же склоненной вниз головой, демонстрируя мне лишь седые волосы, он просит минуту на раздумье. Я чувствую, что сейчас он поднимет голову, чтобы посмотреть на меня. Но он сдерживается.
— Десять тысяч, — говорит он раздраженно.
— Десять тысяч пятьдесят.
Таких денег у меня нет. Если я проиграю, мне потребуются годы, чтобы рассчитаться с папашей, который мне никогда ничего не давал.
— Двадцать тысяч.
— Двадцать тысяч пятьдесят.
Наконец седая шевелюра зашевелилась и откинулась назад. Он смотрит на меня. Я вижу его лицо вблизи. У него такие же усики в форме велосипедного руля, как и на портрете, который я ношу в медальоне. Он не красив. У него вид человека, много повидавшего на своем веку. Я пытаюсь понять, что мать могла в нем найти. Он смотрит на меня, чтобы разгадать. Его серые глаза ничего не выражают.
— Тридцать тысяч.
— Тридцать тысяч пятьдесят.
Шепот вокруг. Привлеченные высокими ставками, другие игроки покинули столы и сгрудились вокруг нашего. Тихо переговариваются между собой.
Отец смотрит мне прямо в глаза. Я выдерживаю его взгляд. Позволяю себе даже легкую улыбку. Я слишком потею. Люди вокруг нас молчат, затаив дыхание.
— Пятьдесят тысяч.
— Пятьдесят тысяч пятьдесят.
Если я проиграю, мне остается только продать собственную кровь и внутренние органы. Я надеюсь, что мой ангел-хранитель внимательно следил за игрой с самого начала и не подведет меня. Святой Игорь, вся надежда на тебя.
— Продолжаем? — спрашивает крупье.
— Пятьдесят тысяч пятьдесят... и открываемся, — говорит отец.
Он больше не повышает. Напряженнее ожидание кончено, настало время открыть карты. Он открывает свои одну за одной. У него пара валетов. Только пара валетов. А что у меня? Восьмерка треф. Туз пик. Бубновый король. Червовая дама. Пока что ничего. Осталось открыть последнюю карту...
Гробовая тишина.
Дама треф.
Спасибо, святой Игорь. У меня пара дам! Василий, ты лучше всех! Я выиграл. С небольшим перевесом, но я его сделал. Я обыграл отца! Волк съел змею! Я издаю победный рык «волков». Очень громко. Никто не осмеливается сказать ни слова. Потом я начинаю хохотать. Я смеюсь без остановки.
Маленькая толпа вокруг стола удрученно рассасывается.
Спасибо, святой Игорь. Спасибо, Василий. Вот и доказательство, что покер — это чистая психология.
В него можно играть даже без карт. Я на седьмом небе от радости.
Отец внимательно смотрит на меня. Он спрашивает себя, кто этот молодой человек, только что сокрушивший его. Он чувствует, что это неспроста. Все мои гены кричат: «Я продолжение твоей плоти, от которой ты отказался и которая теперь обернулась против тебя!»
Я рассовываю по карманам деньги, которые он мне передает. Плюс ко всему теперь я богат. Вот оно, мое наследство.
Он вот-вот заговорит. Я чувствую, что он хочет заговорить. Задать мне вопрос. Мы начнем разговаривать. Я скажу ему про мать. И вдруг он меняется. Его губы дергаются. Он молча встает и уходит.



144. ВЕНЕРА. 22 ГОДА

Я открываю газету и вижу новость на первой полосе: Синтия попала в автомобильную катастрофу. Я вчитываюсь в детали. Дорогу перебегала кошка. Шофер резко затормозил, и машина врезалась в фонарный столб. Шофер не пострадал, потому что был пристегнут ремнем безопасности. Синтия же, которая сочла эту предосторожность излишней, вылетела через лобовое стекло. Ее жизнь вне опасности, но осколки стекла изуродовали все лицо.
Вечером я праздную это событие с моим агентом. Билли приводит с собой неожиданную гостью. Это Людивин, медиум, которая предсказала ему мою победу.
Людивин похожа на толстую крестьянку, только что вышедшую из леса. У нее седые волосы и огромная грудь, говорит она с сильным акцентом. От нее пахнет капустой.
Почему ангелы используют таких заурядных людей для общения со смертными? Загадка. Но, поскольку ее предсказание оправдалось, я ее слушаю. Она читает по линиям моей руки. Она говорит, что карьера манекенщицы для меня только первый этап. Я стану знаменитой актрисой. И это тоже не все. У меня будет настоящая большая любовь, которая редко встречается в жизни.
— Расскажите и мне, — просит Билли Уотс, как наркоман просит свою дозу. — Что ждет меня в будущем?



145. НИЧЕГО

Ничего.
Нет ничего. Абсолютно ничего.
Трое моих друзей продолжали поиски в космосе, пока я наблюдал за клиентами. Они ничего не нашли. Мы встречаемся в южном уголке Рая. Я рад, что не стал тратить время на эти бесполезные экспедиции.
— Вероятно, мы достигли своего лимита компетентности, — вздыхает Монро. — Я вспоминаю, что раньше люди боялись вторжения инопланетян, которых они представляли себе злыми и ужасными. Если бы... они могли существовать!
Фредди поднимается. Я его хорошо знаю. Когда он так суетится, значит, у него есть идея. Он напряжен, как охотничья собака, почуявшая дичь.
— Постойте... постойте, постойте. Вы знаете анекдот про человека, потерявшего ночью ключи на улице?
Рауль выражением лица показывает, что ему не до анекдотов. Фредди невозмутимо продолжает:
— Так вот, он ищет ключи под фонарем. Подходит другой тип и спрашивает: «Вы уверены, что потеряли их именно здесь?» — «Нет», -отвечает первый.
«Тогда почему же вы их здесь ищете?» — «Потому что под фонарем, по крайней мере, светло».
Никто не смеется. Мы не видим связи с собственными поисками.
— Ошибка в том, что мы, возможно, ограничили себя в поисках, — говорит Фредди. — Мы ищем там, где нам удобно искать. Как этот тип, ищущий ключи под фонарем.
— Но у нас нет границ, — протестует Мэрилин. — Мы пролетели миллиарды километров со скоростью света.
— Мы ограничили себя! — настаивает эльзасский раввин. — Мы как микробы в бокале. Нам кажется, что мы преодолели немыслимые расстояния, а мы остаемся в том же бокале. А ведь можно из него выйти. Посмотреть... снаружи.
Я не понимаю, к чему он клонит. Априори, как бы далеко мы ни удалялись, мы не встретим стеклянной стенки, обозначающей границу.
— И что это, наш «бокал»? — спрашиваю я.
— Наша галактика.
— Мы побывали на одну десятую процента планет Млечного Пути, которые могут быть обитаемы. Зачем искать дальше? — спрашивает Монро.
Рауль Разорбак хмурит густые брови. Кажется, он уловил идею Фредди.
— Ну да, конечно! У нас Рай находится в центре галактики. Возможно, в других галактиках есть другие Раи, тоже расположенные в центре.
Я обожаю такие моменты интеллектуального воодушевления, когда воображаемый экран вдруг немножко раздвигается.
— Фредди прав, — повторяет Рауль. — Нужно выйти за пределы галактики. Возможно, в каждой галактике только одна планета населена разумными существами... Значит, природа каждый раз создает сотни миллиардов планет, и только на одной есть жизнь и разум. Какое... расточительство!
По крайней мере, это объясняет, почему мы ничего не нашли.
— Проблема в том, — говорит Фредди, — что даже расстояние между двумя звездами огромно. А расстояние между галактиками на порядок больше, это миллионы световых лет.
— Способны ли мы совершать такие путешествия? — спрашивает Мэрилин Монро.
Рауль отвечает утвердительно.
— Без проблем. Мы можем перемещаться еще быстрее.
Я представляю себе трудности, связанные с таким большим путешествием. Посещение другой галактики означает, что необходимо будет оставить клиентов без присмотра на период времени, который может оказаться очень долгим.
— Без меня. Я дал обещание Эдмонду Уэллсу. Я думаю, вы совершаете очень большую ошибку, — говорю я.
— Это будет не в первый раз, — замечает Рауль. — В конце концов, это тоже составляет «свободный выбор ангела».



146. ЖАК. 22 С ПОЛОВИНОЙ ГОДА

Рене Шарбонье просит сократить роман. От тысячи пятисот страниц остается триста пятьдесят, из восьми битв сохраняется одна, из двадцати основных персонажей я оставляю троих, а от восьмидесяти мест действия — двенадцать.
Впрочем, упражнение, состоящее в том, чтобы оставить только главное, кажется мне благотворным. Я переписываю текст, улучшая каждую строчку. Затем выбрасываю все начало и весь конец. Таким образом, быстрее погружаешься в историю и еще быстрее из нее выходишь. Это как воздушный шар, из корзины которого я выбрасываю лишний груз, чтобы он взлетал быстрее.
Чем лучше становится текст, тем больше Гвендолин нервничает. Она бормочет: «Да, у тебя все хорошо. У меня так никогда не будет». Я отвечаю: «Это хорошо для нас обоих, что хотя бы одному повезло. Один может помогать другому».
Фраза составлена неправильно. Гвендолин бы предпочла, чтобы роли распределились иначе. Чтобы не меня, а ее опубликовали, продемонстрировав таким образом, что она тоже способна помогать другим. Мой успех только подчеркивает ее неудачу.
Чем ближе дата выхода книги в свет, тем агрессивнее она становится, и я чувствую себя почти обязанным извиняться за то, что меня печатают. В конце концов она мне открыто заявляет: «Если ты меня действительно любишь, ты должен найти в себе силы и отказаться от публикации этой книги».
Я не ожидал, что ее желание будет выражено так грубо. Я обещаю поехать с ней в отпуск, если «Крысы» принесут доход. Она отвечает, что ненавидит ездить в отпуск и что вообще мой роман настолько плох, что он никого не заинтересует.
Вскоре Гвендолин бросает меня, чтобы начать новую жизнь с Жаном-Бенуа Дюпюи, психиатром, специализирующимся в спазмофилии.
— Я ухожу от тебя к Жану-Бенуа, потому что он, по крайней мере, имел смелость произнести единственные слова, которые ты был не способен сказать за все время наших отношений: «Я тебя люблю».
Я чувствую себя покинутым, Мона Лиза тоже. Мы начинаем привыкать к этому скрытому присутствию.
Я снова подолгу читаю, закрывшись в туалете.
Вскоре Гвендолин звонит мне, чтобы сообщить о своем счастье: «Я нашла нужного мне мужчину. Жан-Бенуа безупречен». Потом все уже не так хорошо. «Он просто взбесился, когда узнал, что я тебе звонила».
Тем не менее она продолжает звонить. Она словно прозрела. Гвендолин считает, что ее психиатр страдает комплексом неполноценности из-за своего маленького роста. Он ненавидит всех, кто выше него. Являясь специалистом по спазмофилии, он в основном имеет дело с клиентами, находящимися в депрессии, которыми легко манипулировать. Он развлекается тем, что вторгается в их личную жизнь просто для того, чтобы посмотреть, как велика его способность манипулировать людьми. После того как многие клиенты совершили попытку самоубийства, их родные потребовали, чтобы ему запретили практиковать. Но поскольку он дружит с министром здравоохранения, с ним ничего не могут сделать.
Однажды я случайно встречаю Гвендолин на улице. Она несет в прачечную рубашки Жана-Бенуа. У нее рука на перевязи. Лицо исхудалое. Чтобы скрыть синяк под глазом, она надела солнцезащитные очки.
Гвендолин меня замечает. Сперва она хочет скрыться, потом берет себя в руки. Она нежно касается моей руки. Потом улыбается и говорит:
— Тебе не понять, это любовь. Дюпюи так меня любит.
Потом она убегает.
После этого я ничего не слышал о Гвендолин.
Эта история вводит меня в смятение.
Я пускаюсь в свое обычное бегство — я пишу. Это продолжение «Крыс», ведь первый том вот-вот выйдет. В этот самый момент меня предает компьютер. Из-за необъяснимой поломки я теряю все тексты, записанные на жестком диске!
Это производит на меня странный эффект. Потерять любимую и все, что было сделано, это как будто немного умереть. Я решаю возродиться и в который раз снова начинаю писать. Мне приходит мысль ввести дополнительного персонажа, воплощающего Дюпюи.
В конце концов, я впервые в жизни столкнулся с настоящим «плохим». Еще Альфред Хичкок подчеркивал, что история тем лучше, чем качественнее «плохой». С Дюпюи у меня появился тем более достоверный антигерой, что он существует на самом деле. Я ввожу его в «Оду крысам», и все другие персонажи становятся более рельефными.
Я пишу непрерывно, однако, не знаю почему, эта история продолжает меня мучить. С Гвендолин я осознал невозможность помочь другому человеку без его желания, и это открытие меня удручает. Я пишу, но у меня начинается новый кризис пораженчества. Как обычно, боль приходит ко мне с опозданием. Она даже заставляет забыть радость от того, что меня скоро опубликуют.
Я закрываюсь в туалете и, вместо того чтобы писать, продолжаю пережевывать одну и ту же мысль: "Зачем все это? ". Наверное, мне не удалось исполнить пожелание мадемуазель Ван Лизбет. Я не нашел своего места. Возможно, моя истинная миссия совсем рядом... но это отнюдь не писательство. Зачем же упорствовать?



147. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ

Каждому свое. По мнению социолога Филипа Пей-селя, женские характеры представляют собой четыре тенденции:

1 — матери,
2 — любовницы,
3 — воительницы,
4 — инициаторши.

Матери по определению уделяют основное внимание созданию семьи, рождению детей и их воспитанию.
Любовницы хотят соблазнять и переживать потрясающие любовные истории.
Воительницы хотят захватывать власть, выступать за какие-либо политические или другие идеалы.
Инициаторши — это женщины, повернутые в сторону искусства, духовности или целительства. Это прекрасные музы, учительницы, доктора. Раньше это были весталки.
В каждом человеке эти тенденции более или менее развиты.
Проблема появляется тогда, когда женщина не находит себя в основной роли, навязываемой ей обществом. Если любовниц заставляют быть матерями, а инициаторш воительницами, то такое принуждение вызывает порой очень сильное противодействие.
У мужчин также существует четыре основных позиционирования:

1 — земледелец,
2 — кочевник,
3 — строитель,
4 — воин.

В библии есть Авель — кочевник, занимающийся стадами, и Каин — земледелец, занимающийся жатвой.
Каин убивает Авеля, и в наказание Бог говорит: «Ты будешь скитаться по земле». Таким образом он заставляет Каина стать кочевником, в то время как тот в основном земледелец. Он должен делать то, для чего не предназначен. В этом и заключается его основное страдание.
Единственное сочетание, ведущее к длительному браку, это «мать — земледелец». Поскольку оба хотят оставаться на одном месте как можно дольше. Все другие сочетания могут привести к великой страсти, но с течением времени все равно закончатся конфликтами.
Задача совершенной женщины — быть матерью, и любовницей, и воительницей, и инициаторшей. Тогда можно сказать, что принцесса стала королевой.
Задача совершенного мужчины — быть земледельцем, и кочевником, и строителем, и воином. Тогда можно сказать, что принц стал королем.
И если совершенный король встречает совершенную королеву, происходит что-то волшебное. Есть и страсть, и длительные отношения. Только это бывает редко.
Эдмонд Уэллс.
«Энциклопедия относительного и абсолютного знания», тот 4



148. ВЕНЕРА. 22 С ПОЛОВИНОЙ ГОДА

Теперь моя карьера в полном порядке. Мне переделали груди, и когда я ложусь на спину, они остаются направленными в небо, как египетские пирамиды.
Парикмахер-визажист сделал мне новую прическу, а дантист с помощью специальной обработки отбелил зубы. Медицинские профессии явно становятся артистическими профессиями.
В киосках моя фигура и мое лицо постоянно украшают обложки журналов. По данным опросов, я вхожу в десятку самых сексуальных женщин мира. Не стоит говорить, что с такой визитной карточкой все мужчины у моих ног. Так что я останавливаю свой выбор на том, кого по-прежнему считают мужским секс-символом номер один, Ричарде Канингэме. Он был идолом моей юности.
Я поручаю Билли Уотсу устроить это дело. Он торопится, поскольку его медиум подтвердила, что вскоре я вступлю в брак с Канингэмом. Билли легко договаривается с агентом Канингэма и уже через несколько дней все оговорено, подписано, ратифицировано. Я должна встретить Ричарда «случайно» в японском ресторане в Санта-Моника. Все фотографы предупреждены слухом типа: «Никому не говорите, но кажется...»
По этому случаю я оделась в красное, потому что он сказал в одном интервью, что любит женщин в красном. Со своей стороны, он предусмотрительно надушился «Эйфорией», одеколоном французской парфюмерной фирмы, которую я представляю.
Наши агенты сидят за столом неподалеку и просматривают списки других своих клиентов, которых они могли бы поженить. Я смотрю на Ричарда. Он мне кажется лучше, чем в фильмах. Удивительно, какая у него гладкая кожа. И это не пластическая хирургия! Он, должно быть, пользуется каким-нибудь суперсовременным кремом, которого я не знаю. Видеть его перед собой во плоти, после того как я столько раз видела его на экране и обложках журналов, меня немного пугает. Он же смотрит на мою обновленную грудь. Я не разочарована тем, что так быстро ее окупила. Мы заказываем суси. Наступает ужасный момент, когда нужно начать разговор. Мы не знаем, что говорить друг другу.
— Ээ, ваш агент... он как? — спрашивает Ричард. — Сколько он берет?
— Э-э... двенадцать процентов от всех моих доходов. А ваш?
— Мой берет пятнадцать процентов.
— Может, вам имеет смысл с ним передоговориться?
— Дело в том, что мой агент занимается абсолютно всем. Он заполняет счета, налоговые декларации, оплачивает покупки. С ним мне даже не нужно носить с собой деньги. По-моему, в последний раз я пользовался кошельком лет десять назад, после успеха в фильме «Голая в твоих объятиях».
— А-а... «Голая в твоих объятиях»?
— Да...
— Ммм...
Что еще сказать? Тягостное молчание. К счастью, приносят заказ и мы начинаем есть. Вторую тему для разговора мы находим лишь за десертом. Мы говорим о косметических средствах, вызывающих аллергию, и о тех, которые хорошо переносятся всеми типами кожи. Наконец расслабившись, он пересказывает мне все слухи из мира кино, кто с кем спит и какие у знаменитостей извращения. Это действительно увлекательно. Такой разговор с первым встречным не заведешь.
— Вы очень красивая, — говорит он с профессиональной интонацией.
Ну, он еще не видел всех моих прелестей. Я знаю детали наизусть: уши с короткими мочками, ресницы вразлет, большой палец ноги немножко под углом, чуть косые колени...
После ресторана он ведет меня в роскошный отель, где его хорошо знают, и мы собираемся заняться любовью. Прежде всего он аккуратно складывает одежду на стуле, затем заказывает шампанское и регулирует освещение так, чтобы создать интимную атмосферу.
— Ну что, малышка, боишься? — спрашивает он.
— Немного, — выдавливаю я.
— Помнишь, что я делал с Глорией Райан в «Любви и холодной воде»? Ну, эту штуку с подушкой? Хочешь, сделаем так же?
— Мне жаль, но я не видела этот фильм. А что именно вы делаете с подушкой?
Он сглатывает, а потом задает вопрос, который его, кажется, волновал с начала встречи.
— А какие из моих фильмов ты видела?
Я называю больше десятка.
— Ты не видела «Слезы горизонта»? А «Не стоит слишком напрягаться»? А «Это так, вот и все»? Это три моих лучших. Даже критики в этом единодушны.
— А-а-а...
— По-моему, они есть на DVD. Ну а из тех, что ты видела, какой тебе больше всего понравился?
— «Голая в твоих объятиях», — говорю я, потупив глаза.
Я тоже могу быть актрисой.
Он пользуется моментом и начинает меня раздевать. Я предусмотрительно надела кружевное шелковое белье «Испепеление». Это мой собственный маленький фильм. На него это производит эффект. Он тут же сжимает мою грудь, целует в шею, долго ласкает бедра. Я останавливаю его, пока он не дотронулся до моих коленей. Потом сама ласкаю его. У него на теле несколько татуировок. Это репродукции афиш трех любимых фильмов, которые он назвал. Тонкий способ саморекламы.
Потом наши тела ложатся друг на друга. Он не доводит меня до оргазма. Он слишком внимателен к собственному удовольствию, чтобы заниматься моим.
Через несколько дней я замечаю, что Ричард не такой уж идеальный мужчина, как говорила медиум Людивин. Но я понимаю, что наши встречи открывают мне путь в шоу-бизнес. Поэтому я решаю стать мадам Канингэм. Другое преимущество в том, что все мои соперницы позеленеют от зависти. Одно это стоит усилий.
Я опасалась потерять благосклонность публики из-за этого брака, но моя популярность лишь увеличилась. Через три дня после свадьбы меня приглашают выступить в вечерней передаче легендарного Криса Петтерса. Какое всеобщее признание! Крис Пет-терс, этот идол всех домохозяек моложе пятидесяти лет, самый знаменитый журналист с момента создания его круглосуточного информационного канала, транслирующегося на всю планету. Это он говорит миру, что нужно думать обо всем происходящем на пяти континентах. Это ему самые жестокие тираны передают заложников, которые провели месяцы в подвалах, прикованные к радиаторам. Ведь даже тираны смотрят передачу Криса Петтерса.
Я появляюсь в студии с небольшим опозданием, в соответствии со своим новым статусом звезды, и журналист встречает меня своей знаменитейшей улыбкой. Он заявляет, что для него огромная честь принимать такую звезду, как я. Говорит, что следил за моей карьерой с самого начала и что всегда знал, как далеко я пойду.
Сидя в кресле рядом с ним, я комментирую различные события: война в Чечне (я заявляю, что решительно против всех войн), болезни, передаваемые половым путем (я за сексуальность, но не ценой жизни), загрязнение окружающей среды (это возмутительно, все эти промышленники, загрязняющие окружающую среду), землетрясения (это ужасно, все эти люди, которые умирают из-за того, что строительные подрядчики построили недостаточно прочные дома, их нужно бы посадить в тюрьму), любовь (нет ничего прекраснее), Ричард (это лучший из мужчин, мы очень счастливы и хотим иметь много детей).
После передачи Крис Петтерс просит мой домашний адрес, чтобы отправить ее запись на кассете. В тот же вечер, когда я, уставшая, собираюсь как следует выспаться, раздается стук в дверь. Поскольку я живу по-прежнему одна (женитьба с Ричардом больше реклама, чем реальность), я смотрю в глазок. Это Крис Петтерс. Я открываю дверь.
Теперь он не улыбается. Он вталкивает меня внутрь, срывает одежду и тащит в комнату, где грубо бросает на кровать. Охваченная ужасом, я вижу, как он вынимает из пиджака длинный черный шнурок.
Он выворачивает мне руку, уверенным жестом прижимает коленом спину. Затем обвивает шнурком шею и стягивает его. Я задыхаюсь. Свободной рукой я пытаюсь схватить его за что-нибудь. Но он прижимает меня коленом, оставаясь вне досягаемости. Вдруг я чувствую кончиками пальцев что-то волокнистое. Я дергаю изо всех сил.
И... и его волосы остаются у меня в руке. Это парик! Происшедшее совершенно сбивает Криса Петтерса с толку. Поколебавшись, он отпускает меня и убегает. Хлопает дверь.
Я в изумлении разглядываю парик.
Через час я бегу в полицейский участок подать заявление вместе с Ричардом, которого срочно вызвала к себе. Еще в панике, я путаюсь в объяснениях, но говорю достаточно для того, чтобы инспектор принял нас в специальном непрослушиваемом кабинете. Там он терпеливо объясняет, что Петтерс прославился своими «шалостями» и что на него уже жаловались многие девушки. Вполне возможно, признает инспектор, что он и есть маньяк, душащий шнурком. Но... проблема в том, что его рейтинг бьет все рекорды. Он любимец публики. Он нравится мужчинам и женщинам, богатым и бедным, причем по всему миру. Он... как бы это сказать?.. «Лицо Америки». Поэтому Криса Петтерса охраняет его телеканал, охраняет правительство, охраняет все то, что нации дорого. С ним ничего нельзя сделать.
Я машу париком как трофеем и доказательством. Инспектор не сомневается, что парик принадлежит Петтерсу, но продолжает настаивать на собственной беспомощности.
— Если бы на вас напал президент США, мы смогли бы чем-нибудь помочь. Президент тоже несет ответственность перед законом. Но Крис Петтерс абсолютно неприкасаем.
— Но мы не неважно кто. Она Венера Шеридан, а я ее муж, вы ведь меня узнаете!
— Да, вы Ричард Канингэм. Ну и что! Вы выпускаете один фильм в полгода, а он каждый вечер на экране, и его смотрят два миллиарда человек во всем мире! Это международный монумент!
Я больше ничего не понимаю. Все мои ценности рушатся. Значит, в наши дни есть люди, неподвластные закону. Полицейский терпеливо объясняет:
— Раньше власть принадлежала самым сильным, тем, кто мог лучше других обращаться с дубиной или мечом. Они и были выше закона. Потом власть перешла к «хорошо родившимся», к знати. Они имели пожизненную власть над своими рабами или подданными. Затем ею стали обладать богачи и политики.
Правосудие не осмеливалось предпринять против них ничего, что бы они ни сделали. Теперь власть принадлежит телеведущим. Они могут убивать, красть, обманывать, никто не осмелится сказать ни слова. Потому что публика их любит. Крис Петтерс чаще всего выступает по телевидению. Никто не осмелится напасть на него. В особенности я. Моя жена его обожает.
— Если больше нельзя рассчитывать на полицию, мы обратимся к журналистам, чтобы придать гласности этот скандал. Немыслимо оставлять этого опасного психа на свободе! — взрывается Ричард.
— Делайте что хотите, — спокойно говорит инспектор. — Но я вам заранее гарантирую, что если вы обратитесь к правосудию, то проиграете. Потому что он сможет нанять лучшего, чем у вас, адвоката. А сегодня важно не быть правым, а иметь хорошего адвоката.
Инспектор-философ смотрит на нас с жалостью.
— Чтобы атаковать такой бастион, вам нужно гораздо, гораздо больше славы, — честно признается он. — И потом в конце концов... вы так уж хотите рисковать карьерами из-за этого небольшого инцидента?
Знаете, что бы я сделал на вашем месте? Я бы постарался как-нибудь передать Петтерсу, что вы на него не в обиде. Может, он тогда согласится еще раз пригласить вас в свою программу...
Тем не менее мы рассказываем о происшедшем нескольким тщательно отобранным журналистам, известным своей храбростью и талантом к расследованиям. Однако никто не соглашается ввязаться в эту историю. Все только и мечтают о том, чтобы работать на телевидении с Крисом Петтерсом. Некоторые говорят о «профессиональной солидарности». Другие ссылаются на то, что эта ситуация «смешная». Жаловаться на изнасилование, которого не было...
— Но он возьмется за других девушек! Этот тип больной! Его место в тюрьме.
— Да, все это знают, но сейчас неподходящий момент, чтобы об этом говорить.
Я потрясена. Я понимаю, что никогда не буду в безопасности. Моя красота, мое богатство, Ричард, когорта обожателей, ничто не защитит от таких неприкасаемых хищников, как Крис Петтерс.
Я больше не смотрю круглосуточный американский канал новостей и его вечерний выпуск. Ничтожная месть.
На память приходят слова полицейского. «Чтобы атаковать такой бастион, вам нужно гораздо, гораздо больше славы». Прекрасно, это и будет моей следующей целью.



149. ИГОРЬ. 22 С ПОЛОВИНОЙ ГОДА

Я должен был расстаться со Станисласом. Он стал пироманом. Когда кто-то ему не нравился, он сперва поджигал его почтовый ящик, а потом машину. Этого ему стало недостаточно. Он бросил бутылку с зажигательной смесью в представительство Чечни в Москве.
Психиатр посоветовал ему не прикасаться к спичкам, зажигалкам и ко всему, что связано с огнем. Но он недавно купил огнемет у какого-то типа на черном рынке, и я опасаюсь худшего. Бедный Станислас... Еще одна жертва мира.
Покер стал моей основной профессией. Казино — мой рабочий кабинет, ресторан казино — моя столовая. Правда, у меня нет ни пенсионного, ни социального обеспечения, а рабочее время сдвинуто. На этот раз за стол со мной садится бородатый тип с длинными волосами, довольно плохо одетый. К моему удивлению, он тоже не смотрит в карты, перед тем как сделать ставку. Неужели я стал родоначальником моды? И теперь мне придется столкнуться с другими противниками, играющими так же, как я? Он, однако, пасует, до того как ставка становится слишком высокой.
— Было очень приятно играть с вами, — говорит он.
И затем подмигивает мне.
Его голос мне ужасно знаком. Я его знаю. Как будто это член моей семьи...
— Василий!
Из-за бороды я не узнал его с первого взгляда. Он все такой же спокойный и безмятежный. Мы уступаем места за столом другим игрокам и направляемся в ресторан. Там мы усаживаемся друг напротив друга и, продолжая выпивать и закусывать, разговариваем.
Василий стал инженером по информатике. Он занимается разработкой искусственного интеллекта, который мог бы положить начало самосознанию компьютера. Он долго искал способ заставить программу саму сделать как можно больше. И нашел. Мотивом является страх смерти.
— Компьютер сознает, что, если он не выполнит задачу, поставленную программистом, он пойдет на свалку. Этот страх заставляет его превосходить самого себя.
Страх смерти... Значит, можно передать нашу тоску машинам... и они тогда станут нашими созданиями... Василий приглашает меня к себе, чтобы сыграть в покер с его программой, стимулируемой страхом смерти. Насколько жестки компьютерные программы для игры в шахматы, настолько гибка его программа для покера. Она может даже блефовать. Моим противником является программа под названием «Утонченность» . Ее сложно обыграть. Во-первых, ей наплевать, смотрю я в карты или нет. К тому же она постоянно самосовершенствуется, учитывая предыдущие партии, которые она помнит и постоянно сравнивает, пытаясь разгадать мою стратегию.
В конце концов я выигрываю, начав вести себя совершенно неразумно.
— Это лимит твоей системы, Василий. Твой компьютер всегда логичен, в то время как я могу вести себя абсолютно иррационально.
Василий соглашается, но он намерен исправить этот недостаток, увеличив еще больше страх смерти.
— Когда машина будет действительно в ужасе от того, что проиграет и умрет, она сама придумает такой способ выиграть, о котором ни один человек еще не думал. Она будет способна обыграть иррациональных и даже сумасшедших игроков.
Василий интересуется, что произошло после «инцидента в детдоме». Я рассказываю о своих боевых подвигах, о встрече с Ваней и отцом.
— Теперь, — говорю я, — осталось только найти мать, чтобы окончательно обрезать пуповину. Тогда я стану свободен.
— Дорогой, я приготовила вам перекусить, — раздается из кухни женский голос.
— Сейчас идем.
Василий преуспел в жизни. У него есть жена, дети, стабильная и интересная работа. Маленький сирота из Санкт-Петербурга хорошо поднялся. Я понимаю, что мне тоже не хватает любящей жены. Я устал от девочек по вызову и танцовщиц из казино.
Я отправляюсь в провинциальный город посмотреть открывшееся там казино и удивить новых клиентов. Я выигрываю приличную сумму и, выйдя на улицу, замечаю слежку. В моей профессии такое случается. Попадаются плохие игроки, которые хотят получить обратно проигранное. Сжав кулаки, я готовлюсь к прыжку. Но это бесполезно, поскольку в спину мне упирается острие ножа. Я оборачиваюсь. Это хозяин казино, окруженный шестью охранниками.
— Я за тобой долго наблюдал через внутренние видеокамеры. Не мог поверить, что это ты. Россия так велика, а ты выбрал мое новенькое казино, чтобы щипать моих клиентов. Я ведь тебя сразу узнал. Есть лица, которые не забываются.
Что до меня, то я его совершенно не узнаю. Но я не могу драться один против семи. Поэтому я спокойно жду продолжения.
— У меня есть одна теория, — говорит хозяин. — Есть люди, благодаря которым ты, как бы это сказать, «встречаешься с судьбой». Даже если один раз пропустишь эту встречу, она повторится. А если она неудачна, то будет повторяться снова и снова. До тех пор, пока не наступит расплата. Некоторые называют это «совпадениями» или дежа вю. А я уже видел тот момент, когда тебя встречу. Я его видел много раз, и это не было кошмаром. Нет-нет!
Поводя лезвием ножа по моему животу, он продолжает:
— Буддисты считают, что эти встречи происходят в разных жизнях. Враги в этой жизни, враги в следующей. Согласно многим религиям, есть целые семьи душ, которые вечно встречаются для сведения счетов.
Причем с неизвестным исходом. Возможно, в предыдущей жизни ты был моей женой, и мы постоянно ругались. А раньше, возможно, ты был моим отцом и колотил меня. А еще раньше ты, может быть, был главой государства, против которого я воевал. Я так долго тебя не люблю...
Свет фонаря освещает его лицо. Черты его мне по-прежнему незнакомы.
Он, должно быть, читает мои мысли.
— Ты наверняка встретил своих друзей. Так что нормально, что теперь ты встречаешь своих врагов.
Я впиваюсь взглядом в его лицо. В памяти по-прежнему пусто. Он начинает протыкать мне кожу. Вытекает немного крови.
Петр.
В России двести миллионов человек, а я вдруг встречаю отца, Ваню, Василия и Петра! Действительно, слишком много совпадений. Только мать я еще не видел. Думаю, и она скоро появится.
Может, он прав? И есть семьи душ, которые встречаются снова и снова? Или почему тогда на моем пути встречаются все те же люди?
Самым спокойным голосом я говорю:
— Хватит болтать. Чего ты хочешь, Петр, дуэль, как в старое доброе время?
— Нет. Я просто хочу, чтобы мои друзья тебя подержали, а я тебя пришью. Это и есть естественный отбор по Дарвину. Сейчас я лучше приспособлен к природе, чем ты. Потому что ты один, а со мной крепкие друзья. Помнишь это?
Он задирает рубашку и обнажает шрам над пупком.
— В тот день, когда ты мне это сделал, в мире нарушилась гармония. Я должен навести в нем порядок.
Он слегка размахивается и втыкает нож мне в живот. Это очень больно. У меня внутри все горит. Я сгибаюсь пополам. Кровь хлещет на колени.
— Вот кто восстанавливает справедливость, — говорит Петр. — В мире снова гармония. Пошли, ребята.
Я падаю на ступени. Кровь растекается вокруг меня. Я пытаюсь сжаться, чтобы удержать в себе эту теплую жидкость, которая так нужна, чтобы выжить.
Мне холодно.
Очень холодно. Пальцы деревенеют. Я больше не чувствую их кончиков. Потом цепенеют руки. Потом ноги. Мне кажется, я сжимаюсь. Умирать, в конце концов, очень мучительно. Никому не советую. Болит везде. И все цепенеет. Мне так холодно. Я мелко дрожу.
Целые части тела отнимаются. Я не могу приказать своей руке двигаться. Когда я приказываю ей пошевелиться, она остается на том же месте, по-прежнему прижатой к животу. Я смотрю на нее. Она как вещь, которая мне больше не принадлежит. Что будет дальше? Мне кажется, что приятный свет увлекает меня наверх.
Мне страшно.
Я теряю сознание.
Я умираю.



150. РАЗРЕШИМО ЛИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО?

Игорь умирает! Это слишком рано. Скорее, нужно его спасать.
Я концентрируюсь на кошке, чтобы она вышла на балкон и мяукала. Потом я заставляю ее хозяйку проснуться, отправив ей во сне кошмары. Она просыпается, слышит мяуканье и идет за кошкой на балкон. Я отправляю ей интуитивное желание посмотреть вниз и налево. Она видит раненного Игоря. Ее первое желание закрыть окно и промолчать. Я направляю ей мрачные приметы: переворачивающийся крест, хлопающие двери, шум в ушах. Она в конце концов понимает, что это связано с телом внизу. Пораженная суеверными страхами, она наконец вызывает «скорую помощь».
На станции «скорой помощи» все тоже спят. Я опять бужу их кошмарами.
Наконец, машина едет в ночь. На дороге затор, а сирена не работает. Мне приходится один за другим браться за автомобилистов, чтобы внушить им интуитивное желание посмотреть в зеркало заднего вида и пропустить машину с врачами.
Наконец, медики находят Игоря. Я сопровождаю его до больницы и делаю так, чтобы им занялась лучшая бригада.
Первый готов.
Я рассматриваю сферы. Венера тоже в неважном положении. И как они только умудряются попадать в такие передряги? Я вижу, что ее пожирает жажда мести. Я быстро влияю на Людивин и приказываю ей пойти к Билли Уотсу. Вместе они идут к Венере. Там приходится все делать вручную. Людивин объясняет, что если Крис Петтерс не будет наказан людьми, то справедливость свершится на небесах. Это не убеждает мою клиентку. Она заявляет, что раз мы живем в циничном мире, где убийцы остаются безнаказанными, то почему она должна утруждаться, чтобы вести себя хорошо. Она тоже, в конце концов, находит больше удовольствия в извращенности, чем в правильности.
Да, тяжелый случай.
Мне необходимо вывести ее из процесса мести, к которому стремится ее душа. Месть — это работа в полную силу, и ей не остается времени на то, чтобы причинять вред другим.
Тяжелые переговоры. Наконец я добиваюсь ее согласия: она готова отказаться от ненависти, но в обмен она требует славы, чтобы больше не бояться таких столпов, как Петтерс. Если бы я знал, что мне придется торговаться из-за чудес с собственными клиентами! Я отвечаю лишь, что сделаю все, что смогу.
Теперь Жак. Он наконец получил, что хотел, — его опубликовали. И вот теперь он устраивает мне нервный кризис. Чего он хочет? Любви? Боже мой, это просто невероятно! После эпизода с Гвендолин его потребность в нежности удесятерилась. Что бы мне ему нарыть в качестве подружки?.. Поскольку я нахожусь в бирюзовом лесу, окружающем озеро, я спрашиваю соседа, нет ли у него в запасе незамужней клиентки, способной помочь.
Мне приходится опросить с десяток ангелов, прежде чем я нахожу смертную, способную выносить особенности характера моего клиента. Я отправляю ему ее образ во сне. Должно получиться.
Я наблюдаю за ангелами вокруг. Рауль, Мэрилин и Фредди готовятся к большому путешествию в другую галактику. Я им сказал, что и в этот раз не присоединюсь, и поэтому не участвую в отработках полетов.
Рауль зовет меня подойти поближе. Я делаю вид, что не заметил этого, и направляюсь к матери Терезе. Кажется, она нашла себя. Осознавая прошлые ошибки, она теперь выслуживается как может перед ангелами-инструкторами. Приносит им свои сферы, как провинившийся ученик. Теперь она без колебаний советует клиентам увольнять слуг-клептоманов или вкладывать деньги в отрасли, где используется детский труд. Она говорит всем, кому охота ее слушать: «По крайней мере, так у них есть работа». Я спрашиваю себя, не перешла ли она из одной крайности в другую. Надо видеть ее клиентов. Они все материалисты, сексуальные маньяки и салонные кокаиноманы.
Я порхаю над Раем. Пролетаю восточные долины и оказываюсь в скалистой местности на северо-востоке. Я нахожу вход, который нам показал Эдмонд Уэллс. Как найти дорогу в этом лабиринте? Я поворачиваю ладони вверх, и яйца появляются. Теперь мне достаточно заметить, откуда они появились, а потом отпустить, чтобы посмотреть, куда они отправятся. Так, мало-помалу, следуя за ними, я наконец попадаю в огромный зал, где находятся четыре сферы судьбы.
Вид четырех шаров, в которых колышется вся суть человечества, меня по-прежнему впечатляет.
Я прижимаюсь к стенке сферы человечества и размышляю. Возможно, Жак прав. К чему все это?
Я вижу своих клиентов, потерянных среди шести миллиардов других смертных. Если бы они знали, что их ангел-хранитель временно их покинул, чтобы удовлетворить собственные амбиции исследователя, что бы они сказали? Я также вижу их мучителей. Почему они всем мешают? Просто не могут жить сами по себе, оставив других в покое?..
Эдмонд Уэллс уже здесь, сочувственно обняв меня за плечи.
— Значит, не понимаешь? — спрашивает он.
— Петтерс. Дюпюи. Петр. Нет, не понимаю, почему некоторые люди так утруждают себя, лишь бы быть злыми...
— Они не злые. Они не знают, поэтому им страшно. Злые — это пугливые, которые бьют из страха, что их ударят. Страх объясняет все. Впрочем, я тебя только что слышал, ты это хорошо объяснил Венере: «У Петтерса небольшой член, он боится, что женщины его осудят, поэтому... он их убивает».
— Но Петтерсу, Петру и Дюпюи доставляет удовольствие причинять страдания им подобным!
Эдмонд Уэллс тихонько парит рядом с гигантскими шарами.
— Это тоже их роль. Они являются показателями трусости других. Петтерса должны бы были давно выгнать с телевидения, но, поскольку его рейтинг постоянно растет, он защищен и его любой ценой удерживают на месте. Дюпюи должны были бы давно лишить практики, но, поскольку у него важный покровитель, его боятся. Они предпочитают его оставить, то есть защитить. Петр пользуется всеми язвами русского общества. Это маленький деспот в мире, где каждый устанавливает свой закон. Там зло существует благодаря отсутствию системы. Все это абсолютно нормально по сравнению со средним уровнем развития человечества. Все они на уровне 333, не забывай.
Я разочарован. Учитель успокаивает меня.
— Не будь нетерпеливым. Не суди. К тому же...
твои клиенты тоже не подарок. Игорь убивал. Венера молилась, чтобы ее соперница была изуродована. Что касается Жака, то это подросток с запоздавшим развитием, который прячется в вымышленных мирах из страха столкнуться с реальностью.
Эдмонд Уэллс сурово мерит меня взглядом.
— Ты не знаешь всего. Раньше Крис Петтерс был золотоискателем и охотником за индейцами. Это он с двумя приспешниками повесил Жака Немро. Видишь, жить — значит просто вечно начинать с начала. К тому же он продолжает выставлять напоказ скальпы, которые ему не принадлежат, и... душить.
Я хмурю брови.
— На планете живет шесть миллиардов человек.
Благодаря какому невероятному совпадению обидчик Венеры раньше убил Жака?
— Это не просто совпадение, — говорит инструктор. — Души с течением времени собираются семьями. Космические встречи продолжаются до тех пор, пока их суть не будет исчерпана. Петр это понял чисто интуитивно.
Эдмонд Уэллс указывает вдалеке через стенку шара несколько яиц, плавающих недалеко от моих.
— Мартин, первая подружка Жака, раньше была его матерью.
— Она именно поэтому установила такой барьер между ними?
Уэллс кивает и продолжает.
— Ричард Канингэм раньше был сестрой Венеры.
Билли Уотс был ее собакой, в то время они были на разных уровнях развития. Станислас в прошлой жизни был сыном Игоря. Еще раньше он сжигал на кострах колдуний. В Древнем Риме он был под командованием Нерона. Он видел, как горела Александрийская библиотека. А еще раньше он был одним из тех, кто обнаружил, что с помощью кремния можно добыть огонь. До того, как убить Немро, Крис Петтерс был конкистадором и убил много инков.
Души поблескивают в сферах, как маленькие звездочки. Таким образом, все имеет свою причину, у всего есть корни в бесконечном времени и собственная невидимая логика. Странное поведение, фобии, навязчивые идеи непонятны, если не принимать во внимание предыдущие жизни. Фрейд надеялся объяснить поведение взрослого, отталкиваясь от младенца, в то время как, чтобы по-настоящему его понять, нужно исходить из его первой человеческой инкарнации, а может быть, даже из животной и растительной. Возможно, некоторым нравится мясо, потому что они были хищниками в саванне. А другие любят загорать на солнце, потому что раньше были подсолнухами. У каждой души своя длинная история.
— Тогда Рауль, Фредди, танатонавты...
— Ты уже знал их в другой форме. Рауль раньше был твоим отцом. Вы уже давно идете бок о бок. Ну а раввин Фредди Мейер уже несколько раз был твоей матерью в предыдущих жизнях...
Через стенку я разглядываю переливающееся передо мной человечество.
— Никогда не забывай, важна не доброта, а эволюция сознания. Наш враг — не зло. Наш враг — не вежество.


.