1988 год - тридцать лет спустя.

Видите на этой старой фотографии двух молодых красавцев? Это мы - океанологи на обледенелом борту СРТМ-а зимой 1988 года где-то в районе то ли Парамушира, то ли Онекотана, ну где-то там. Судьба сама назначает нам друзей. У меня в кармане свеженький диплом об окончании. Из морского опыта – только практики. Мы с Ленинградцем встретились в Управлении промразведки и попали в один рейс на полгода, в составе научной группы из двух человек ( я и он), на всю зиму, на Север, без единого схода на берег, на мать сыру-землю, да еще на СРТМ-е. Знаете, что такое СРТМ? Это такая железная штука, чуть побольше рейсового автобуса, с экипажем чуть побольше двадцати человек и кучей разных историй:

• про то, как нас срочно выгнали в море искать терпящий бедствие сухогруз, а снег лепил такой, что в луче прожектора не видно даже носа своего судна. Нашли мы пустой спасательный плот, а через день увидели и сам сухогруз, гигантским китом лежащий кверху брюхом. Потом он медленно ушел куда-то на семикилометровую глубину
• про гигантских ворон Шикотана, отожравшихся на рыбьих потрохах так, что для взлета им нужен разбег не менее десяти метров. Когда такой «юнкерс» с титановым полуметровым клювом тяжело проносится у тебя над головой, надо надевать каску и бронежилет для безопасности
• про то,что однажды кок сварил целое ведро борща и вылил его за борт, веруя, что этим он умилостивит морских богов и качка прекратится. Надо ли говорить, что через несколько часов наступил полный штиль?

На третий месяц в море маленький экипаж начинает тихо сатанеть, это знают даже дети. Замордованный вахтами и «головоногими качками», состав экипажа хочет отдохнуть и напиться на Новый год, и хороший, правильный капитан всегда пойдет навстречу пожеланиям трудящихся. Пить все всё равно будут, есть одеколон, брага-томатовка, а кое-кто из сильных духом, сберег даже береговые запасы. И капитан твердой рукой направляет наш фрегат в укромную бухту для отдыха экипажа, околки льда и встречи Нового, 1988 года. 

Вид - фантастический, прямо пейзаж с планеты Сатурн: черное небо, серое море, огромные звезды. И острые белые треугольники вулканических островов. А утром – наше судно уже и не судно, а замок, хрустальный чертог Снежной королевы. Все борта, надстройки, мачты, такелаж – все красиво покрыто искрящимся голубым льдом. Но это страшная красота, сохрани вас господь от нее. После каждой волны судно все труднее возвращается в устойчивое положение, предписанное заводскими настройками. И вот, все свободные «от вахт и судовых работ» с ломами, лопатами и кувалдами наперевес идут в бой против этой красоты. 

После победы «плавучести над сверкучестью» наступает время донного трал. Донное траление – это просто клад. Вы даже не представляете, как богато Дно! Старые якоря и снарядные гильзы, осьминоги-кальмары и креветки размером с собаку, кораллы и камни, амфоры и пиратские сундуки с золотыми динарами, драхмами и дублонами, ядра, бутылки и скелеты, злобные зубастые палтусы и акулы, с татуировками от самураев. Все это жарят-варят, заливая соевым соусом. На берегу встречают Новый год так: икра в пипетках и шампанское, копченая колбаса, оливье и водка. А у нас так:

• краснейшей икры завались, хоть лопатой,
• полный таз огромнейших крабов,
• варенейшие креветки,
• свежайший кальмар
• нежнейший лосось,
• напитки: крепчайший чифир и ядренейшая брага.

Я и Ленинградец. Шесть с половиной месяцев он учил меня уму-разуму. Правильно работать, писать отчеты, считать расчеты. И графики рисовать. Это он показал мне первые аккорды так, что я уже через неделю освоил своими кривыми пальцами основной квадрат, и мы вечерами орали дурными голосами все подряд. Он мне рассказал про питерский рок-клуб, с ним мы пытались, как могли, на слух переводить Битлов и Queen. А потом мы возвращаемся в наш любимый Владивосток. Плача от умиления, обнимаем и целуем трамваи. Боимся шагнуть на дорогу, если за двести метров видим автомобиль, он кажется несущейся ракетой. В море время течет по другому и скорости другие. А сейчас мы - герои дальних экспедиций, облепленные чешуей, гордо шагаем по гулким институтским коридорам под восторженный шепот всех студенток, и из карманов у нас свисают и волочатся по полу хвосты лососей .

... И тогда однажды Ленинградец и говорит: «А погнали в Питер!». Сказано-сделано. Никто не сомневается в гениальности затеи. Мы взяли только зубные щетки и вышли в метель, удалось поймать и как-то уговорить такси, легко взяли билеты, и через десять часов уже смотрели на стеклянные купола Пулково. Ну здравствуй, Ленинград, колыбель трех революций, мы прилетели делать четвертую, и у нас есть деньги. А жил Ленинградец на Старом Невском, центрее центра уже не бывает. И брат у него есть, а у брата друзья – вся богема и все тогдашние попсы с гламурами. Где же нас только тогда не носило – от «Сайгон» до «Ротонды». Концерты в квартирах и выставки в подвалах. Рокеры в клепаных куртках и художники в свитерах с пацификом. Пили с Кинчевым и Гаркушей, и с нищими поэтами - мы всех поили, никому не отказывали. Просыпались всегда в каких-то квартирах обязательно на последнем этаже, среди бутылок, гитар и чужих студенток. И постоянные выступления новых гениев, то ли Асса, то ли митьки каки. 

И никто верить не хотел, что мы с самого что не но есть Дальнего востока. Приходилось показывать синюю ксиву, где по-русски написано: «Тихоокеанское управление промысловой разведки и научно-исследовательского флота. г. Владивосток» - эффект имело ошеломительный и не только на питерских девушек. Однажды катер катал нас весь день и всю ночь по каналам почти за бесплатно, из уважения к морякам-дальневосточникам.

А потом мы вспомнили, что у нас в Кенигсберге, ныне городе-герое Калининграде, живет лучший друг. Через полчаса мы были на вокзале, а через час ехали в Ригу, без всяких шенгенских виз. Если и есть на свете сказка, то это зимняя старинная Рига, с тихим волшебным снегом и уютно светящимися окошками маленьких кабачков, чудо из чудес. Потом был Кенигсберг, и лучший друг, и его видеомагнитофон. Там я первый раз в жизни посмотрел Терминатора, узнал о Рэмбо и конечно, о порнухе. Потом был Зеленоградск, где мы пытались «искать янтарь», а нашли кое- что поинтереснее янтаря. И была у нас трехдневная дольче-вита с двумя длинными балтийскими девами, и сплошной декаданс с горячим портвейном на берегу зимнего штормового моря.

А потом – домой. Спасибо тебе за все, Запад, но нам пора на Восток. Жизнь зовет. И за все это я благодарен своему другу, Ленинградцу, по сей день. Потом он забросил моря, засел за BASIC и CLIPPER и вышел, разумеется, на С++. Стал программистом и придумал как через Интернет точного прогнозировать силу, место и время землетрясений. Теперь прозябает в нищите где-то в полях Тавричанки, но все мечтает о Нобелевской премии. А я так и живу во Владивостоке, украшая этот город – у меня рекламная мастерская. И хорошие друзья с хорошей памятью.